Пошарившись на Зелёном форуме и в других фанатских сообществах, я обнаружила, что, Ричард Окделл для читателей - фигура неоднозначная, а поклонников и защитников у него не меньше, чем у самого Нашего Всего или Валентина Придда, например.
Насчет неоднозначности - это, в общем-то, хорошо, как литературовед говорю. Потому как персонажи однозначные и простые, как три рубля, мало ому интересны, и хорошую книгу на них не построишь (а "ОЭ", по моему скромному мнению, книга хорошая). Но сама я к числу окделлопочитателей не принадлежу. Более того, чем больше и внимательнее я перечитываю канон, тем больше убеждаюсь, что сей молодой человек отменно омерзителен в большинстве своих мыслей, поступков и порывов.
Да, такое отношение к нему у меня сложилось не сразу. После прочтения первых двух книг, да еще приправленных фанфиками (а ОЭ - это единственная для меня книга, знакомство с которой я начала с фанфикшна), я воспринимала Ричарда как "вот-дурак-маленький-ну-понятно-запутался-бедненький-его-ж-так-воспитали", с примесью "ах-ты-падла-что-ты-творишь-да-дайте-ему-кто-нибудь-уже-по-башке-может-мозги-на-место-встанут". И мне казалось, что, если бы повернуть сюжет так, что Ричард, поняв, что он натворил, рванул бы вместо Агариса в Фельп, все могло бы быть по-прежнему и даже лучше: Рокэ простил бы непутёвого оруженосца, который потом рванул бы спасать его на пару с Марселем, Надор бы остался цел, а Наль, Айрис, Эйвон и даже Катарина живы.
А потом на ЗФ, кажется, мне попались слова Создательницы о том, что, дескать, Дика все воспринимают как положительного героя, потому что книга начинается с него, а потом удивляются, когда он творит все свои непотребства и кричат о нелогичности характера, тогда как на самом деле звоночки в тексте есть с самого начала.
Лирическое отступление: я какой-никакой литературовед, повторяю. И знаю: если автор говорит, что расставил каике-то маркеры, значит, надо постараться их увидеть - или хотя бы понять, где автор попытался их расставить. Или хотя бы понять, что автор затеял какую-то игру и над тобой как читателем смеется до колик. В общем, прочитать текст так, чтобы твое субъективное отношение к персонажам не перекрывало самого текста.
Словом, при перечитывании "Отблесков" во второй, а особенно в третий раз всплыло множество любопытнейших деталей, которые от меня ускользнули в первый раз на волне увлеченности непосредственно сюжетом.

Вот несколько моментов, которые лично меня убеждают в том, что Кабанчик соответствует своему гербу до мозга костей. Далее - исключительно матчасть и ее анализ.

Эпизод первый. Процитирую: "Вода стремительно прибывала, закрывая прибрежные валуны, изумрудное зеркало разбилось, пошло мутными, бурыми волнами, а Рокэ Алва стоял на самом краю пропасти! Дику стало страшно от того, что в его власти покончить с проклятием Талигойи. Кем бы Ворон ни был, упав с такой высоты, он не выберется. Как просто спасти сотни невинных жизней. Один толчок – и все". ("Красное на красном", глава 6).
Итак, что мы имеем? Юноша смотрит на своего эра, которому он присягнул, на маршала, к которому начал уже неплохо относиться (чуть ранее были строки о том, что он с удивлением понимал, что Рокэ тут, вообще-то, все кроме него любят, а ему самому все труднее чувствовать себя волчонком на псарне), на человека, который учил его стрелять, смеялся и растрепывал его волосы, так что у Дика щипало в носу от внезапно нахлынувших чувств (слэшеры, молчать!). Я уж молчу о том, что этот же страшный человек спас ему жизнь и оплачивал его долги. Смотрит и думает о том, чтобы столкнуть его со скалы. Повторяю. Толкнуть. В спину. Весьма по-рыцарски. Несомненно, такие мысли украсят любого истинного человека чести. По сравнению с этим попытка отравления выглядит даже пристойнее, ибо не рявкни Рокэ: "Поставь бокал!", наш герой бы выпил отраву сам и скольких проблем удалось бы избежать.

Эпизод второй. "Любопытно, где сейчас картина, стоившая жизни Джастину Придду? Ричард не отказался б ее выкупить и повесить на лестнице. Спруту это пошло бы на пользу. Есть люди, которым следует напоминать о том, что на их одеждах есть пятна, иначе они становятся невыносимыми". ("Зимний Излом. Из глубин", глава 4).
Прелестные мысли одолевают нашего Ричарда, верно? Это что-то из серии "Ги Ариго завел себе горного ворона и учит его говорить", только еще пакостнее, потому что Ариго со своей птичкой не лез ни в чужую постель, ни в семейные тайны, ни в семейную трагедию (а смерть Джастина, с какой стороны не посмотри, все равно трагедия для семьи, даже если мальчишку и прикончили родные отец с дядюшкой). Это, конечно, не предательство, не подлость даже - что-то мелкое, мерзкое и гадостное, что заливает грязью в первую очередь Ричарда, а не Валентина (который вообще не при чем, даже если предположить на секунду, что все слухи о его брате были правдой). И - на минуточку - Окделл еще не успел поссориться с Валентином. Этот эпизод - до дуэли, Дик еще не считает Валентина врагом, тот ему... просто несимпатичен.
Кстати, сюда же можно отнести и мысли Ричарда по поводу траура, который носит Валентин: "Жизнь жестока, но справедлива. Когда Вепри и Иноходцы умирали, Спруты выжидали и дождались. Палача! Семь лет назад мертвых оплакивал Надор, теперь настал черед Васспарда , но надорский траур был скорбным, а не вызывающим. Погибли многие, но побед без жертв не бывает, Придд же своей каменной физиономией бросал вызов радости и надежде" (Там же). Бросал вызов? Алё, гараж! У мальчишки в одночасье погибла почти вся семья! Он остался сиротой! Сам чудом смерти избежал! Какая радость и надежда вотпрямщас? Ричард - не балованный барчук, не знавший горя, Ричард сам потерял отца, Ричард любит младших сестренок, да и дядюшку с кузеном тоже (по крайней мере, так позиционируется) - как можно - ну, пусть не пожалеть от души, не подойти с соболезнованиями - но хотя бы просто не понять горя другого, своего ровесника, своего знакомого?

Третий пункт будет без цитат, он не об одном конкретном эпизоде, это скорее общее наблюдение. Окделловское настроение и отношение к людям разворачивается быстрее, чем флюгер на ветру. Мгновенно. Стремительно. С полным забыванием того, что он думал о человеке/событии за пять минут до того. Во время Октавианской ночи он думает, что Хуан ему симпатичен - ему нравится спокойная уверенность домоправителя, а уж когда Дик видит заряженные мушкеты, он и вовсе чуть не кидается рэю Суавесу на шею. Двумя днями позже, услышав от Штанцлера слова "бывший работорговец", Ричард моментально заявляет, что кэналлиец всегда был ему подозрителен - крадется как кот, глаза бегают. То же самое происходит с кузеном и сестрой. Наль пришел - милый, добрый, замечательный Наль, обнять бы его - даже его неуклюжесть вызывает у Дика умиление. Наль сказал нечто, Ричарду не понравившееся - толстый кузен, противный, щеки трясутся, мычит, не эорий, а тряпка. Сестренка бежит навстречу - миленькая, славненькая, умница, отважное сердечко. Сестренка надавала пощечин... н-да, тут конечно можно понять, почему он не радуется сестре, как раньше))) Но даже по прошествии времени - ни попытки понять Айрис, поговорить с ней еще разок (привлечь посредников, ту же Катарину, например - какой прекрасный повод для встречи, попросить экс-королеву помочь помириться с сестренкой), ни хотя бы просто позаботиться о ней - нет, "кошка бешеная, пусть убирается в монастырь!", и все! Роберу еще приходится уговаривать свиненка дать разрешение на его брак с Айрис.

Все это трудно объяснить особенностями воспитания и тем, что "бедному мальчику заморочили голову сказочками о Великой Талигойе, а Рокэ и все остальные его ничему не учили и не объясняли". По поводу этой весьма расхожей среди окделлопоклонников мысли мне тоже есть, что возразить, но, пожалуй, тут и так полчилось слишком много букфф)