***
Месяц спустя.
Раймон согнал с конской шеи слепня, зевнул и слегка шевельнул поводом, принуждая своего чалого обойти мутную лужу прямо посреди тракта. Хорошо бы, конечно, прогнать через неё коня галопом, чтобы брызги во все стороны, но отряд идёт ровной сонной рысью, нарушать которую совсем не хочется, да и грязью из-под копыт может заляпать новую курточку, а её Раймону жалко.
Мальчик незаметно скосил глаза на свой чёрный с серебряным шитьём рукав. Курточка просто замечательная – ладненькая, совсем по нему, и лёгкая – как раз для прохладного лета и дороги. Пришлось попыхтеть, пока научился застёгивать тугие крючки, зато завистливые и восхищенные взгляды в деревнях и на постоялых дворах того стоят. То есть взгляды, конечно, достаются всему отряду, а не только ему, но это всё равно приятно.
Правда, вчера, задрав нос от таких взглядов, он не заметил, как чалый свернул в кусты белоягодника. Хорошо, что ехавший следом Педро успел перехватить повод, когда бестолковая скотина резко остановилась и опустила морду, а то Раймон неминуемо полетел бы с седла прямо в колючки… Вышло неловко, и Раймон уже затеплел ушами, но никто не стал смеяться, а соберано, кажется, вообще ничего не заметил. А может, заметил, но не стал ничего говорить – по нему разве поймёшь. Покачивается в седле, то ли дремлет, то ли думает о чём-то своём, и совершенно не обращает внимания на едущий позади отряд и маленького мальчика.
…Странно всё вышло. Месяц назад Раймон и подумать не мог, что куда-нибудь уедет из Тронко, от дядюшки Клауса и его доброй пожилой сестры. И вдруг – р-раз, р-раз, свалилась на голову новость про родство с Первым маршалом, а потом всё закрутилось, не остановить. И вот он уже почти неделю в дороге. Едет вместе с маршалом и его эскортом в далёкий город под названием Алвасете.
читать дальшеНазвание красивое, наверное, и сам город такой же. Анхель говорит, там много солнца и дома из белого камня. И растёт много гранатов, интересно, какие они? Раймону представляются только тяжёлые артиллерийские гранаты, чугунные шары с запальными трубками. Забавно было бы, если бы они росли на кустах, только опасно… Перезреет такая граната, хряпнется об землю, и разнесёт в клочки и куст, и того, кто поблизости окажется.
«Юноша, вы созрели или вас ветром сорвало?». А он виноват, что ли, что ветка обломилась в тот самый момент, когда он на неё встал? Он даже не видел, что внизу кто-то проезжал. Вот и свалился почти на голову Первому маршалу…
Господин маршал говорит, что тогда ещё ничего не знал про то, что Раймон – его сын. И позже, когда спас его от нешуточной беды, тоже не знал. Раймон не очень понимает, как так может быть, но, наверное, может… Зачем герцогу Алва врать?
Раймон поморщился, вспомнив про тот случай.
…Толстяка в капральском мундире он знал только в лицо, но он был своим, из городского гарнизона, и Раймон не подумал ничего плохого, когда тот заступил ему дорогу. Кивнул и улыбнулся, как всегда улыбался здоровавшимся с ним военным. Однако толстяк на улыбку не ответил и с места в карьер понёс какую-то чушь о пропавшем у него ноже, об испорченных ножнах, которые он оставил во дворе… Раймон послушал несколько секунд, а потом попытался обойти странного крикуна, но тот неожиданно крепко ухватил его за локоть.
– Не-ет уж, не уйдёшь! Я тебя сейчас хорошенько проучу, на всю жизнь запомнишь!
– Да вы чё? Думаете, это я взял?! – дошло до Раймона. Он дёрнулся, но здоровяк держал крепко. – Да нужен мне ваш вонючий нож!
Капрал не ответил, просто потащил его за собой. Раймон затрепыхался, но разве у такого вырвешься… Да и неловко вывернутый локоть болел всё сильнее.
Толстяк втолкнул мальчишку в калитку, захлопнул её за собой, бодро прошагал к крыльцу симпатичного такого светлого домика и свободной рукой ухватил лежащий вдоль ступеньки прут. Заранее приготовил, скотина! Извернувшись, Раймон с силой пнул мучителя по колену. Тот крякнул, но жертву свою не отпустил – что такому быку босая мальчишкина пятка. Перехватил поудобнее и потянулся к завязкам его штанишек.
– Пусти! – заорал отчаянно мальчик. – Пусти, гад!
Кричать было стыдно, но вот это… то, что сейчас… это было ещё хуже, в шестнадцать раз хуже! Какой-то чужой человек, ни за что ни про что! Там, дома, мама даже отчиму не давала его пороть, хотя он и грозился пару раз! Дядюшка Клаус порой награждал шлепками или подзатыльниками, его сестра могла, если он не слушался, вытянуть между лопаток скрученным полотенцем или мокрой простынёй, но это было заслуженно и совсем не унизительно, а сейчас…
Глаза намокли сами собой, Раймон рванулся изо всех сил, присел, выворачиваясь из чужих рук, в локте колюче вспыхнула боль, мальчик взвыл и заорал снова:
– Пусти!.. Свинья жирная, гад, сволочь! – и ещё несколько слов, которые слышал от адуанов, но почти никогда сам не произносил, и потом что-то по-бакрански, хотя это было глупо, толстяк всё равно бы не понял!
А потом откуда-то издалека, сквозь его вопли долетел стук – он потом сообразил, что это грохнула распахнувшаяся от пинка калитка, и какая-то сила оторвала от него пальцы толстяка. Раймон отлетел в сторону, яростно размазал по лицу слёзы и увидел, что капрал сидит на земле, глупо лупая белесыми ресницами, переломанный надвое прут валяется в десятке бье от него, а перед капралом, загораживая от него Раймона, стоит господин Первый маршал.
–…А если у вас так чешутся руки, найдите себе противника по силам! – расслышал он обрывок брошенной маршалом фразы.
– Дак… Монсеньор! Господин Первый маршал же! – толстяк неловко завозился, пытаясь встать, но от избытка чувств у него это не получилось. – Какого-такого противника!.. Проучить же воришку! Сам Создатель заповедывал!
– Он врёт! – взвился Раймон. Да что же это такое, сейчас этот жирный хмырь наговорит всякого, и пойди потом докажи, что ты не ызарг! – Я ничего не крал!
Маршал быстро оглянулся на него, сунул руку в карман, достал платок, протянул мальчику:
– Вытри лицо.
– Монсьёр, он врёт!!!
– Вытри лицо, – повторил, не повышая голоса, маршал, и Раймон послушно взял синюю тряпицу. Мазнул по мокрым щекам, вытер под носом… На лице герцога Алва мелькнула на миг брезгливая гримаса, но кому она предназначалась – ревущему сопливому мальчишке или потному краснорожему перепуганному толстяку, по-прежнему сидящему на земле, было не узнать. Маршал кивком указал Раймону на калитку, и мальчик поспешил последовать доброму совету (или доброму приказу, тут уж как посмотреть).
…А платок так и остался у него. Сначала мальчик таскал его с собой, потому что хотел отдать господину Проэмперадору, потом просто забыл. Раймон нащупал в кармане скомканную тряпочку. Наверное, теперь у него будут свои такие, синие, с чёрной меткой. Или не будут? Не то чтобы очень хотелось, просто непонятно – кем он считается сейчас? Маршальским сыном? Воспитанником, как у дядюшки Клауса? Солдатом? Нет, последнее, по правде сказать, совсем глупо, хоть его и одели так же, как остальных кэналлийцев – куртка, штаны, берет…
…Соглашаясь поехать с маршалом, он совсем не думал, что всё будет так. Жабу его соловей, да он вообще не думал, что куда-то поедет! Когда герцог через несколько дней после того-самого-разговора отозвал его в сторонку и суховато сообщил, что ему пора уезжать, Раймон кивнул и стал смотреть под ноги. Что тут говорить, он не знал. Маршал помолчал, словно ожидая ответа, потом вздохнул и сказал, что насчёт Кэналлоа он говорил совершенно серьёзно, и Раймону следует подумать, не хочет ли он туда отправиться. Вот тут Раймон удивился. Спросил, зачем. Маршал всё так же сухо объяснил, что там он сможет учиться, а потом поступить в Лаик или, если захочет в Военную академию и стать офицером. «Ты ведь именно об этом мечтаешь, не так ли?». Раймон чуть-чуть подумал. Не то чтобы он сомневался, просто надо было как-то объяснить, почему нет, а обижать господина Первого маршала не хотелось.
– Нет, Монсьёр… Куда мне ехать-то? У меня тут… ну, всё тут. Дом, друзья… Да и дядюшка Клаус без меня скучать будет, – о том, что он сам не мыслит расстаться с дядюшкой, мальчик тактично умолчал. – А учиться я и тут могу, вы, господин Прымпирадор, не подумайте! Я читать и писать уже умею, меня дядюшка учит… и тётушка Эрика немного. И верхом умею, да вы ж и сами видели! А на шпагах чтоб и с пистолетами – дядюшка научит, он обещал.
Господин Прымпирадор слушал, покусывая губу – то ли сердился, то ли старался не рассмеяться, Раймон не понял. Потом наклонил голову, принимая ответ, и попросил:
– И всё же подумай. Мы будем в Тронко проездом на обратном пути. Я спрошу ещё раз. До тех пор у тебя будет время решить…
Раймон уже всё решил, но надо было что-то сказать, и он сипловато пообещал своим коленкам:
– Ладно… – и, сам не зная почему, добавил уже в спину уходящему маршалу: – Хорошей дороги…
Маршал быстро обернулся, непонятно посмотрел на него, усмехнулся, и ушёл туда, где уже ждали осёдланные кони.
***
…Из задумчивости мальчика вывел всё тот же Педро, снова перехвативший повод чалого:
– Приехали, дор Рамон! Привал.
Привал – это хорошо. Раймон любил ездить верхом, но уже к концу третьего дня отсидел себе в седле всё, что только мог. Он смутно догадывался, что из-за него отряд едет медленнее, чем мог бы, и изо всех сил старался не задерживать. Каждое утро, вскакивая на ноги и поплескав в лицо холодной водой, мальчик чувствовал прилив сил и был уверен, что уж сегодня-то продержится наравне со всеми, но к концу дня глаза закрывались сами собой, и он оказывался в седле у кого-нибудь из алвасетцев – чаще всего у Педро или Анхеля. Как его снимали с коня и относили в комнаты на постоялом дворе, Раймон потом вспоминал с трудом, сквозь какой-то сонный туман, который, впрочем, за ночь рассеивался, и всё повторялось сначала
Но сейчас до вечера было ещё далеко, и Раймон, попрыгав, чтобы размять ноги, отправился осматривать окрестности. Небольшая рощица, ручей – ничего примечательного. Немного похоже на Варасту и на Саграннские предгорья, хотя через горы они не поедут, те останутся справа и слева от них. Да и те какие-то мелкие.
Коней расседлали, обтёрли и пустили пастись. Кэналлийцы растянулись на траве, кто-то достал из мешка хлеб и мясо, кто-то потянулся к фляжке, кто-то успел задремать. Раймону есть не хотелось, и он спустился к ручью. Скинув надоевшие хуже прошлогодней морковки сапоги, пошлёпал по воде, поймал лягушонка, подержал и выпустил – не с собой же брать, помрёт без воды, бедолага.
Мальчик нашарил в кармане штанов прибережённое с вечера яблоко и пошёл угощать чалого. Тот вежливо схрумкал подношение, но тут же снова сунулся мордой в траву, как бы говоря: извини, приятель, я тебя и так целыми днями на себе таскаю, дай немного отдохнуть. Вот это, что под самыми копытами, мне сейчас важнее твоих нежностей. Раймон понимающе вздохнул, похлопал коня по лоснящемуся боку и отошёл.
Может, пойти попробовать поговорить с маршалом? В Тронко у них хорошо получалось, а сейчас за всё время в дороге они перекинулись едва ли десятком слов. Раймону иногда хочется заговорить, но стоит ему открыть рот, как в темечке настойчиво начинает стучать: «Это твой отец, это твой отец», и язык сразу становится деревянным.
Раймон огляделся. Маршала видно не было, только пасся невдалеке его вороной. Надо же, как это герцог решился оставить своего зверя без присмотра? Мальчик хмыкнул, вспомнив, как ругались сквозь зубы конюхи на постоялых дворах, огребя в очередной раз копытом от маршальского коня. Забавно так ругались, он даже несколько новых слов запомнил, пригодятся когда-нибудь… А жаль, что последнее яблочко он скормил чалому, сейчас бы пригодилось! Раймон облизнул губы и по-охотничьи тихо скользнул к вороному. Этот конь ему нравился едва ли не больше дядюшкиного Коршуна, а завязать с ним дружбу хотелось ещё в Тронко, да всё как-то не получалось.
– Коня, – негромко позвал мальчик, останавливаясь в паре шагов. Жеребец не отреагировал. – Коня… – Раймон осторожно потянулся рукой к коню.
Тот всхрапнул и покосился на маленького человека. Не слишком дружелюбно покосился.
– Бри-ис… ты хороший конь… ты очень хороший… Ко-онечка… – Раймон хотел провести ладонью по конской шее, но жеребец огрызнулся.
Мальчик шарахнулся назад, конь несколько секунд смотрел на него, раздувая ноздри, потом снова медленно опустил морду к траве. Однако уши жеребца оставались насторожёнными. Раймон на цыпочках сделал пару шажков к нему…
Неизвестно, чем закончился бы второй подход к Брису. Может, они подружились бы, а может, конь всё-таки откусил бы глупому мальчишке руку, но в тот момент, когда Раймон снова потянулся погладить коня, кто-то ухватил его за плечо и буквально отшвырнул в сторону.
Раймон с трудом удержался на ногах. Крутнулся на пятке, чтобы высказать хватанувшему его умнику всё, что он о нём думает, и налетел на ледяной взгляд синих глаз Первого маршала Талига. Все нехорошие слова, уже готовые сорваться с языка, застряли в глотке – настолько злым выглядел сейчас герцог.
– Юноша, я не припомню, чтобы разрешал вам приближаться к моему коню, – процедил он сквозь зубы. – Постарайтесь это запомнить, раз и навсегда. Если, конечно, не хотите, чтобы он однажды перекусил вами. Ты меня понял? Не смей близко подходить к Брису! Никогда!
Маршал снова с силой сжал плечо мальчика и коротко встряхнул его. Пальцы тонкие, а хватка такая, что, кажется, сейчас слёзы из глаз хлынут… Раймон отчаянно стиснул зубы и сжал кулаки, чтобы не зареветь. Не будет он плакать! Не будет!
Чужая рука на плече разжалась, маршал шагнул назад, обернулся к коню, заговорил с ним тихо и успокаивающе на кэналлийском. Раймон, не удержавшись, всё-таки всхлипнул и рванулся прочь.
***
Раймон решительно дёрнул на себя оконную раму. Она не поддалась, пришлось рвануть посильнее. Окно зазвенело, Раймон пригнулся, но стекло, к счастью, устояло. Створка наконец сдвинулась, но и шуму же он наделал! Наверняка сейчас сбежится весь дом.
Мальчик перекинул ногу через подоконник и сел на него верхом. Замер, прислушиваясь. Нет, никто вроде бы не идёт… Ну да, мало ли что грохнуло в одной из трактирных комнат – постоялец не бежит с жалобами, значит, всё в порядке. А хвалёные кэналлийские стрелки, выходит, те ещё лопухи… Он сейчас удерёт у них из-под носа, и хоть бы хны! Тоже мне охрана – можно из пушек под ухом палить, не чухнутся… Хотя чего им чесаться из-за бакранского мальчишки, своего соберано они, небось, лучше караулят.
Последняя мысль была до смешного глупой и одновременно такой обидной, что заломило в затылке. Как тогда, на лугу возле ручья, когда маршал тряс его за плечо и шипел сквозь зубы обидные хлёсткие слова…
…Бросившись бежать куда глаза глядят от обиды на маршала, Раймон почти сразу угодил в объятья Хосе, и услышал, что «а вот и ты нашёлся, беги-ка сапоги ищи, мы сейчас выезжаем, соберано велел коней седлать». Мальчик чуть не выпалил, чтобы кэналлиец катился вместе со своим соберано куда подальше, а он, Раймон, возвращается домой, но Хосе был большой, добродушный, улыбчивый, слегка похожий на дядюшку Клауса, и это не он хватал Раймона за плечо и шипел сквозь зубы злые слова. Первый запал прошёл, и мальчик понял, что никто его просто так не отпустит. Сгребут в охапку, скрутят и увезут, хоть ты зайдись в крике. Нет, обида по-прежнему колючим холодным шариком сидела внутри и царапалась в горле, но теперь Раймон знал, что делать. Выход был очень простым, надо было только дождаться постоялого двора и ночи, а пока можно было просто покачиваться в седле, ни на кого не глядя и не отвечая на шутки…
…Нет уж, не надо ему высочайшего внимания. Пусть Алва воспитывает своих кэналлийцев, а Раймон Барха как-нибудь обойдётся. Мальчик подхватил с пола мешок, закинул связанные верёвкой сапоги на шею и спустил на заоконный карниз вторую ногу. Спуститься со второго этажа для того, кто всё детство провёл в горах – это пара пустяков, даже с грузом на спине. Да и какой тут груз – завёрнутые в рубаху яблоки, пара лепёшек да стянутый со стола внизу ломоть вяленого мяса… Это было единственной кражей, на которую Раймону пришлось пойти – отправляться в путь без припасов он не мог. Всё остальное, подаренное маршалом, он оставил в комнате, кроме, разве что, сапог… Но босиком он далеко не уйдёт, а в крайнем случае обувь можно будет сменять на хлеб. И он вернёт за них деньги… Обязательно вернёт. Когда станет – нет, не генералом, до этого долго ждать, хотя бы теньентом.
Раймон по карнизу добрался до угла, ухватился за водосточную трубу, кошкой перебрался на растущее рядом дерево. Задержался на пару секунд в развилке, глядя на звёздное небо – было чуть за полночь. Быстро и бесшумно спустился вниз, обулся, глянул по сторонам. Никого.
Ну, теперь быстро! Пригнувшись, короткими перебежками, миновать пятна света, падающие из окон нижнего этажа, добраться до противоположного угла, оглядеться, нащупать босыми ногами ровные узкие плиты дорожки, ведущей от чёрного хода, юркнуть в спасительную темноту и… ой-ёй-ёй!
Раймон не предполагал, что спасительная темнота будет такой… тёмной. Мрак упал на него, на несколько секунд сделавшись абсолютным, потом глаза немного привыкли, но лучше от этого не стало. Со всех сторон к мальчику тянулись не то ветки, не то чьи-то руки, деревья и кусты вокруг тропинки словно сошлись ближе и стали непролазными. И в них кто-то шуршал, скрипел и, кажется, дышал… Мальчик сделал неуверенный шаг, потом ещё один. Оторвав от земли ногу, ставить её обратно было страшно. Наверняка на дорожку сейчас выползла змея, и как раз скользит по тому месту, куда он сейчас наступит.
Раймон сделал ещё несколько шажков, с трудом сдерживая желание вытянуть руки, зажмуриться и идти наощупь. Бакра всемогущий, сколько же тут идти? Это что, всё время так будет?..
В горах и в Варасте он тоже побаивался темноты, но там всё было родным и привычным, и страх ни разу не выходил из берегов. Там можно было свистнуть, и в руку тыкался холодный мокрый собачий нос. А тут… Раймон едва не поддался искушению, но вовремя остановился – лучше не издавать громких звуков и даже дышать потише, тогда то, что шуршит вокруг, тебя не заметит… может быть. Ага, потише… сердце колотится так, что слышно, наверное, в сотне бье! Быстрее, быстрее, вперёд, пока оно не бросилось!..
Наверное, он всё-таки зажмурился. Это было трусостью, и Раймон сам не заметил, как поддался страху, но открыл глаза, только крепко врезавшись в кого-то, как из-под земли выросшего на дорожке перед ним.
Вскрикнув, мальчик шарахнулся назад… и чуть не упал от облегчения, услышав такое знакомое, просто родное «Каррьяра!». Ноги противно ослабели, и Раймон из последних сил сжался, чтобы не случилось конфуза, как с маленькими детьми.
На макушку легла сильная тёплая ладонь:
– Раймон? Что ты тут делаешь?
Он и сам не знал, что делает. Побег позорно проваливался, но если бы Раймону сейчас хоть Великий Бакра, хоть столь часто поминаемый дядей Клаусом Леворукий предложили вновь остаться одному в темноте, вряд ли он смог бы согласиться.
Маршал вздохнул:
– Не мог позвать кого-нибудь из наших людей? Маленьким мальчикам не стоит бродить по ночам в одиночестве.
Раймон замер, не в силах поднять голову и посмотреть в лицо герцогу. Тот решил, что ему просто понадобилось выйти… Можно согласиться, пока он не заметил мешок, выкрутиться как-нибудь, зашвырнув походное добро в кусты и попробовать снова… Но Раймон почему-то стоял, чувствуя, как горят от стыда лицо и шея.
Первый маршал Талига ещё раз вздохнул и приобнял его за плечо, разворачивая к дому. Раймон почувствовал, как напрягалась его рука, наткнувшись на лямку мешка.
– Вот как, – холода в голосе маршала хватило бы на всё лето в небольшом погребе. – Занятно. Вам следовало лучше продумать маршрут, юноша. Если верить столь милому вашему сердце генералу Коннеру, вы умеете отлично читать следы и неплохо ориентируйтесь на местности. А имеющиеся знания надо применять с умом.
Мальчик молчал. Можно было заорать, огрызнуться, убежать – герцог и не думал его держать, даже руку с плеча убрал. Раймон стоял. Герцог тоже не двигался с места, молчал и, наверное, смотрел на опустившего голову приёмыша. Наверное. Хотя тоже мог… многое. Накричать, сказать ещё что-нибудь язвительное, дать затрещину… Он молчал. Потом сказал – почему-то совсем не сердито, только очень устало:
– Идём.
И Раймон пошёл – на заплетающихся от стыда ногах, с головой ниже плеч, чувствуя, как стукают по спине яблоки в мешке. Мимо округлившего глаза хозяина, мимо присвистнувших кэналлийцев в нижнем зале… Герцог проводил его до комнаты, пропустил вперёд, прикрыл дверь. Не запер – Раймон не слышал, чтобы щёлкнул замок – но сам куда-то ушёл. Раймон присел на краешек стула. Мысли текли вяло и безрадостно, как и размазавшееся в какую-то серую полосу время. Уйти мальчик не пытался, хотя его никто не стерёг. Мельком подумал, что маршал, наверное, отправился за розгами, и что теперь-то он, наверное, не стал бы защищать его от толстого капрала.
…Скрипнули половицы, тихо стукнула дверь. Вернувшийся с пустыми руками соберано остановился на пороге, смерил сына долгим взглядом, прошёл к подоконнику. Сел. Раймон тоскливо посмотрел на стоящий на камине подсвечник. Скорее бы…
– При всех моих недостатках похитителем детей меня ещё не называли, – соберано провёл кончиками пальцев по бровям – от переносицы к вискам, снова оперся руками о подоконник и продолжил: – Так что прежде всего – я не собираюсь тащить тебя в Алвасете насильно.
Что на это отвечать, Раймон не знал, да маршал, похоже, и не ждал ответа.
– Ты, разумеется, на меня смертельно обиделся. Ладно, допустим. Я бы, наверное, тоже… Впрочем, неважно. Только это, юноша, не повод гордо свернуть себе шею где-нибудь по дороге в Тронко. Глупо с таким упорством искать неприятностей, они тебя найдут и сами.
Это что? Маршал перед ним так… извиняется, что ли? Раймон озадаченно заморгал. Соберано, однако, истолковал его молчание по-своему.
– Хорошо… Я могу предложить тебе два выхода. Первый – ты терпишь моё присутствие ещё два дня. Потом мы приезжаем в Валмон, и я прошу виконта Валме найти для тебя провожатого. Вернёшься… домой, а эту поездку забудем. Согласен?
Вернуться домой? Вот так просто? Он может сказать сейчас всего одно слово, и через два дня уже будет на пути в Тронко? Снова увидит дядюшку Клауса, дядюшку Жана, тётушку Эрику, любимого волкодава Максимиллиана? Раймон всей душой рванулся туда, домой, ему даже показалось на миг, что он уже заорал это «да!!!», но в этот момент он словно со стороны услышал собственный сипловатый голос:
– А… какой второй?
– Второй? – соберано слегка приподнял бровь. – Всё остаётся как есть. Мы едем дальше. И заключаем договор: ты постараешься впредь воздержаться от подобных фортелей, а я постараюсь быть… более с тобой более сдержанным. Решай.
Решать? Вот так, сразу, сейчас?
Вернуться было бы здорово, он ведь сам этого хотел. А как же… отец?
Кажется, он едва ли не впервые подумал о маршале так. Неуверенно поднял глаза. Алва по-прежнему сидел на подоконнике, он выглядел старше, чем обычно. Наверное, просто сильно устал. Раймон вдруг подумал, что даже не знает, сколько маршалу лет. Он старше мамы и илло (отчим – бакр.), и, наверное, старше даже дядюшки Клауса… А вокруг глаз у него тёмные круги. Раньше их не было... Или Раймон просто не замечал?
Вернуться было бы хорошо… Только вот что подумает дядюшка Клаус? Он и так решил, что Раймон боится трудностей, потому и не хочет ехать… Выходит, он был прав?
Да нет же, ничего он не боится! Просто тошно от того, что с ним обращаются как с поклажей! Все передают его друг другу, как будто он какой-то свёрток или пакет. Мама отдала его дядюшке Клаусу, тот, едва представилась возможность, тоже оказался рад от него отделаться. Передал надоевшую поклажу отцу, а тот…
А тот единственный, кто спрашивает, чего хочешь ты, подсказал противный внутренний голосок.
Да он с конём разговаривает ласковее, чем со мной!
Ну и правильно делает, хмыкнул голосок. Ты, случись что, никому копытом голову не проломишь. Ну, обиделся ты на соберано – а с чего, кстати? Разве лучше было бы, если бы Брис долбанул тебя копытом или укусил? Обиделся, но ещё и обрадовался – потому что это был повод сбежать. Да ты просто трус, дружок…
Раймон понял, что слишком долго пялится на маршала, и перевёл взгляд на колышущийся огонёк свечи. Смотрел, смотрел, аж слёзы на глазах выступили. Если бы понять, зачем он нужен этому странному язвительному человеку! Не может же быть, чтобы просто потому что… сын?
Если уйдёшь сейчас, никогда и не узнаешь, подсказал всё тот же голос.
Раймон заставил себя посмотреть в глаза соберано:
– Я… я решил. Я хочу остаться. И я не буду больше убегать.
Был ли Алва доволен этим выбором, мальчик так и не понял. Герцог снова прикрыл на миг глаза ладонями и стремительно поднялся:
– Что ж, Раймон, быть посему. Мы выезжаем в пять. Надеюсь, сегодняшняя прогулка не помешает тебе быть готовым вовремя. И кстати, – маршал обернулся уже у порога, – молодой человек! Запомните на будущее – убегать тоже надо с умом. И лучше всего – днём. Куда вы собирались податься в темноте, посреди незнакомой деревни, не зная дороги? Подумайте об этом на сон грядущий.
Месяц спустя.
Раймон согнал с конской шеи слепня, зевнул и слегка шевельнул поводом, принуждая своего чалого обойти мутную лужу прямо посреди тракта. Хорошо бы, конечно, прогнать через неё коня галопом, чтобы брызги во все стороны, но отряд идёт ровной сонной рысью, нарушать которую совсем не хочется, да и грязью из-под копыт может заляпать новую курточку, а её Раймону жалко.
Мальчик незаметно скосил глаза на свой чёрный с серебряным шитьём рукав. Курточка просто замечательная – ладненькая, совсем по нему, и лёгкая – как раз для прохладного лета и дороги. Пришлось попыхтеть, пока научился застёгивать тугие крючки, зато завистливые и восхищенные взгляды в деревнях и на постоялых дворах того стоят. То есть взгляды, конечно, достаются всему отряду, а не только ему, но это всё равно приятно.
Правда, вчера, задрав нос от таких взглядов, он не заметил, как чалый свернул в кусты белоягодника. Хорошо, что ехавший следом Педро успел перехватить повод, когда бестолковая скотина резко остановилась и опустила морду, а то Раймон неминуемо полетел бы с седла прямо в колючки… Вышло неловко, и Раймон уже затеплел ушами, но никто не стал смеяться, а соберано, кажется, вообще ничего не заметил. А может, заметил, но не стал ничего говорить – по нему разве поймёшь. Покачивается в седле, то ли дремлет, то ли думает о чём-то своём, и совершенно не обращает внимания на едущий позади отряд и маленького мальчика.
…Странно всё вышло. Месяц назад Раймон и подумать не мог, что куда-нибудь уедет из Тронко, от дядюшки Клауса и его доброй пожилой сестры. И вдруг – р-раз, р-раз, свалилась на голову новость про родство с Первым маршалом, а потом всё закрутилось, не остановить. И вот он уже почти неделю в дороге. Едет вместе с маршалом и его эскортом в далёкий город под названием Алвасете.
читать дальшеНазвание красивое, наверное, и сам город такой же. Анхель говорит, там много солнца и дома из белого камня. И растёт много гранатов, интересно, какие они? Раймону представляются только тяжёлые артиллерийские гранаты, чугунные шары с запальными трубками. Забавно было бы, если бы они росли на кустах, только опасно… Перезреет такая граната, хряпнется об землю, и разнесёт в клочки и куст, и того, кто поблизости окажется.
«Юноша, вы созрели или вас ветром сорвало?». А он виноват, что ли, что ветка обломилась в тот самый момент, когда он на неё встал? Он даже не видел, что внизу кто-то проезжал. Вот и свалился почти на голову Первому маршалу…
Господин маршал говорит, что тогда ещё ничего не знал про то, что Раймон – его сын. И позже, когда спас его от нешуточной беды, тоже не знал. Раймон не очень понимает, как так может быть, но, наверное, может… Зачем герцогу Алва врать?
Раймон поморщился, вспомнив про тот случай.
…Толстяка в капральском мундире он знал только в лицо, но он был своим, из городского гарнизона, и Раймон не подумал ничего плохого, когда тот заступил ему дорогу. Кивнул и улыбнулся, как всегда улыбался здоровавшимся с ним военным. Однако толстяк на улыбку не ответил и с места в карьер понёс какую-то чушь о пропавшем у него ноже, об испорченных ножнах, которые он оставил во дворе… Раймон послушал несколько секунд, а потом попытался обойти странного крикуна, но тот неожиданно крепко ухватил его за локоть.
– Не-ет уж, не уйдёшь! Я тебя сейчас хорошенько проучу, на всю жизнь запомнишь!
– Да вы чё? Думаете, это я взял?! – дошло до Раймона. Он дёрнулся, но здоровяк держал крепко. – Да нужен мне ваш вонючий нож!
Капрал не ответил, просто потащил его за собой. Раймон затрепыхался, но разве у такого вырвешься… Да и неловко вывернутый локоть болел всё сильнее.
Толстяк втолкнул мальчишку в калитку, захлопнул её за собой, бодро прошагал к крыльцу симпатичного такого светлого домика и свободной рукой ухватил лежащий вдоль ступеньки прут. Заранее приготовил, скотина! Извернувшись, Раймон с силой пнул мучителя по колену. Тот крякнул, но жертву свою не отпустил – что такому быку босая мальчишкина пятка. Перехватил поудобнее и потянулся к завязкам его штанишек.
– Пусти! – заорал отчаянно мальчик. – Пусти, гад!
Кричать было стыдно, но вот это… то, что сейчас… это было ещё хуже, в шестнадцать раз хуже! Какой-то чужой человек, ни за что ни про что! Там, дома, мама даже отчиму не давала его пороть, хотя он и грозился пару раз! Дядюшка Клаус порой награждал шлепками или подзатыльниками, его сестра могла, если он не слушался, вытянуть между лопаток скрученным полотенцем или мокрой простынёй, но это было заслуженно и совсем не унизительно, а сейчас…
Глаза намокли сами собой, Раймон рванулся изо всех сил, присел, выворачиваясь из чужих рук, в локте колюче вспыхнула боль, мальчик взвыл и заорал снова:
– Пусти!.. Свинья жирная, гад, сволочь! – и ещё несколько слов, которые слышал от адуанов, но почти никогда сам не произносил, и потом что-то по-бакрански, хотя это было глупо, толстяк всё равно бы не понял!
А потом откуда-то издалека, сквозь его вопли долетел стук – он потом сообразил, что это грохнула распахнувшаяся от пинка калитка, и какая-то сила оторвала от него пальцы толстяка. Раймон отлетел в сторону, яростно размазал по лицу слёзы и увидел, что капрал сидит на земле, глупо лупая белесыми ресницами, переломанный надвое прут валяется в десятке бье от него, а перед капралом, загораживая от него Раймона, стоит господин Первый маршал.
–…А если у вас так чешутся руки, найдите себе противника по силам! – расслышал он обрывок брошенной маршалом фразы.
– Дак… Монсеньор! Господин Первый маршал же! – толстяк неловко завозился, пытаясь встать, но от избытка чувств у него это не получилось. – Какого-такого противника!.. Проучить же воришку! Сам Создатель заповедывал!
– Он врёт! – взвился Раймон. Да что же это такое, сейчас этот жирный хмырь наговорит всякого, и пойди потом докажи, что ты не ызарг! – Я ничего не крал!
Маршал быстро оглянулся на него, сунул руку в карман, достал платок, протянул мальчику:
– Вытри лицо.
– Монсьёр, он врёт!!!
– Вытри лицо, – повторил, не повышая голоса, маршал, и Раймон послушно взял синюю тряпицу. Мазнул по мокрым щекам, вытер под носом… На лице герцога Алва мелькнула на миг брезгливая гримаса, но кому она предназначалась – ревущему сопливому мальчишке или потному краснорожему перепуганному толстяку, по-прежнему сидящему на земле, было не узнать. Маршал кивком указал Раймону на калитку, и мальчик поспешил последовать доброму совету (или доброму приказу, тут уж как посмотреть).
…А платок так и остался у него. Сначала мальчик таскал его с собой, потому что хотел отдать господину Проэмперадору, потом просто забыл. Раймон нащупал в кармане скомканную тряпочку. Наверное, теперь у него будут свои такие, синие, с чёрной меткой. Или не будут? Не то чтобы очень хотелось, просто непонятно – кем он считается сейчас? Маршальским сыном? Воспитанником, как у дядюшки Клауса? Солдатом? Нет, последнее, по правде сказать, совсем глупо, хоть его и одели так же, как остальных кэналлийцев – куртка, штаны, берет…
…Соглашаясь поехать с маршалом, он совсем не думал, что всё будет так. Жабу его соловей, да он вообще не думал, что куда-то поедет! Когда герцог через несколько дней после того-самого-разговора отозвал его в сторонку и суховато сообщил, что ему пора уезжать, Раймон кивнул и стал смотреть под ноги. Что тут говорить, он не знал. Маршал помолчал, словно ожидая ответа, потом вздохнул и сказал, что насчёт Кэналлоа он говорил совершенно серьёзно, и Раймону следует подумать, не хочет ли он туда отправиться. Вот тут Раймон удивился. Спросил, зачем. Маршал всё так же сухо объяснил, что там он сможет учиться, а потом поступить в Лаик или, если захочет в Военную академию и стать офицером. «Ты ведь именно об этом мечтаешь, не так ли?». Раймон чуть-чуть подумал. Не то чтобы он сомневался, просто надо было как-то объяснить, почему нет, а обижать господина Первого маршала не хотелось.
– Нет, Монсьёр… Куда мне ехать-то? У меня тут… ну, всё тут. Дом, друзья… Да и дядюшка Клаус без меня скучать будет, – о том, что он сам не мыслит расстаться с дядюшкой, мальчик тактично умолчал. – А учиться я и тут могу, вы, господин Прымпирадор, не подумайте! Я читать и писать уже умею, меня дядюшка учит… и тётушка Эрика немного. И верхом умею, да вы ж и сами видели! А на шпагах чтоб и с пистолетами – дядюшка научит, он обещал.
Господин Прымпирадор слушал, покусывая губу – то ли сердился, то ли старался не рассмеяться, Раймон не понял. Потом наклонил голову, принимая ответ, и попросил:
– И всё же подумай. Мы будем в Тронко проездом на обратном пути. Я спрошу ещё раз. До тех пор у тебя будет время решить…
Раймон уже всё решил, но надо было что-то сказать, и он сипловато пообещал своим коленкам:
– Ладно… – и, сам не зная почему, добавил уже в спину уходящему маршалу: – Хорошей дороги…
Маршал быстро обернулся, непонятно посмотрел на него, усмехнулся, и ушёл туда, где уже ждали осёдланные кони.
***
…Из задумчивости мальчика вывел всё тот же Педро, снова перехвативший повод чалого:
– Приехали, дор Рамон! Привал.
Привал – это хорошо. Раймон любил ездить верхом, но уже к концу третьего дня отсидел себе в седле всё, что только мог. Он смутно догадывался, что из-за него отряд едет медленнее, чем мог бы, и изо всех сил старался не задерживать. Каждое утро, вскакивая на ноги и поплескав в лицо холодной водой, мальчик чувствовал прилив сил и был уверен, что уж сегодня-то продержится наравне со всеми, но к концу дня глаза закрывались сами собой, и он оказывался в седле у кого-нибудь из алвасетцев – чаще всего у Педро или Анхеля. Как его снимали с коня и относили в комнаты на постоялом дворе, Раймон потом вспоминал с трудом, сквозь какой-то сонный туман, который, впрочем, за ночь рассеивался, и всё повторялось сначала
Но сейчас до вечера было ещё далеко, и Раймон, попрыгав, чтобы размять ноги, отправился осматривать окрестности. Небольшая рощица, ручей – ничего примечательного. Немного похоже на Варасту и на Саграннские предгорья, хотя через горы они не поедут, те останутся справа и слева от них. Да и те какие-то мелкие.
Коней расседлали, обтёрли и пустили пастись. Кэналлийцы растянулись на траве, кто-то достал из мешка хлеб и мясо, кто-то потянулся к фляжке, кто-то успел задремать. Раймону есть не хотелось, и он спустился к ручью. Скинув надоевшие хуже прошлогодней морковки сапоги, пошлёпал по воде, поймал лягушонка, подержал и выпустил – не с собой же брать, помрёт без воды, бедолага.
Мальчик нашарил в кармане штанов прибережённое с вечера яблоко и пошёл угощать чалого. Тот вежливо схрумкал подношение, но тут же снова сунулся мордой в траву, как бы говоря: извини, приятель, я тебя и так целыми днями на себе таскаю, дай немного отдохнуть. Вот это, что под самыми копытами, мне сейчас важнее твоих нежностей. Раймон понимающе вздохнул, похлопал коня по лоснящемуся боку и отошёл.
Может, пойти попробовать поговорить с маршалом? В Тронко у них хорошо получалось, а сейчас за всё время в дороге они перекинулись едва ли десятком слов. Раймону иногда хочется заговорить, но стоит ему открыть рот, как в темечке настойчиво начинает стучать: «Это твой отец, это твой отец», и язык сразу становится деревянным.
Раймон огляделся. Маршала видно не было, только пасся невдалеке его вороной. Надо же, как это герцог решился оставить своего зверя без присмотра? Мальчик хмыкнул, вспомнив, как ругались сквозь зубы конюхи на постоялых дворах, огребя в очередной раз копытом от маршальского коня. Забавно так ругались, он даже несколько новых слов запомнил, пригодятся когда-нибудь… А жаль, что последнее яблочко он скормил чалому, сейчас бы пригодилось! Раймон облизнул губы и по-охотничьи тихо скользнул к вороному. Этот конь ему нравился едва ли не больше дядюшкиного Коршуна, а завязать с ним дружбу хотелось ещё в Тронко, да всё как-то не получалось.
– Коня, – негромко позвал мальчик, останавливаясь в паре шагов. Жеребец не отреагировал. – Коня… – Раймон осторожно потянулся рукой к коню.
Тот всхрапнул и покосился на маленького человека. Не слишком дружелюбно покосился.
– Бри-ис… ты хороший конь… ты очень хороший… Ко-онечка… – Раймон хотел провести ладонью по конской шее, но жеребец огрызнулся.
Мальчик шарахнулся назад, конь несколько секунд смотрел на него, раздувая ноздри, потом снова медленно опустил морду к траве. Однако уши жеребца оставались насторожёнными. Раймон на цыпочках сделал пару шажков к нему…
Неизвестно, чем закончился бы второй подход к Брису. Может, они подружились бы, а может, конь всё-таки откусил бы глупому мальчишке руку, но в тот момент, когда Раймон снова потянулся погладить коня, кто-то ухватил его за плечо и буквально отшвырнул в сторону.
Раймон с трудом удержался на ногах. Крутнулся на пятке, чтобы высказать хватанувшему его умнику всё, что он о нём думает, и налетел на ледяной взгляд синих глаз Первого маршала Талига. Все нехорошие слова, уже готовые сорваться с языка, застряли в глотке – настолько злым выглядел сейчас герцог.
– Юноша, я не припомню, чтобы разрешал вам приближаться к моему коню, – процедил он сквозь зубы. – Постарайтесь это запомнить, раз и навсегда. Если, конечно, не хотите, чтобы он однажды перекусил вами. Ты меня понял? Не смей близко подходить к Брису! Никогда!
Маршал снова с силой сжал плечо мальчика и коротко встряхнул его. Пальцы тонкие, а хватка такая, что, кажется, сейчас слёзы из глаз хлынут… Раймон отчаянно стиснул зубы и сжал кулаки, чтобы не зареветь. Не будет он плакать! Не будет!
Чужая рука на плече разжалась, маршал шагнул назад, обернулся к коню, заговорил с ним тихо и успокаивающе на кэналлийском. Раймон, не удержавшись, всё-таки всхлипнул и рванулся прочь.
***
Раймон решительно дёрнул на себя оконную раму. Она не поддалась, пришлось рвануть посильнее. Окно зазвенело, Раймон пригнулся, но стекло, к счастью, устояло. Створка наконец сдвинулась, но и шуму же он наделал! Наверняка сейчас сбежится весь дом.
Мальчик перекинул ногу через подоконник и сел на него верхом. Замер, прислушиваясь. Нет, никто вроде бы не идёт… Ну да, мало ли что грохнуло в одной из трактирных комнат – постоялец не бежит с жалобами, значит, всё в порядке. А хвалёные кэналлийские стрелки, выходит, те ещё лопухи… Он сейчас удерёт у них из-под носа, и хоть бы хны! Тоже мне охрана – можно из пушек под ухом палить, не чухнутся… Хотя чего им чесаться из-за бакранского мальчишки, своего соберано они, небось, лучше караулят.
Последняя мысль была до смешного глупой и одновременно такой обидной, что заломило в затылке. Как тогда, на лугу возле ручья, когда маршал тряс его за плечо и шипел сквозь зубы обидные хлёсткие слова…
…Бросившись бежать куда глаза глядят от обиды на маршала, Раймон почти сразу угодил в объятья Хосе, и услышал, что «а вот и ты нашёлся, беги-ка сапоги ищи, мы сейчас выезжаем, соберано велел коней седлать». Мальчик чуть не выпалил, чтобы кэналлиец катился вместе со своим соберано куда подальше, а он, Раймон, возвращается домой, но Хосе был большой, добродушный, улыбчивый, слегка похожий на дядюшку Клауса, и это не он хватал Раймона за плечо и шипел сквозь зубы злые слова. Первый запал прошёл, и мальчик понял, что никто его просто так не отпустит. Сгребут в охапку, скрутят и увезут, хоть ты зайдись в крике. Нет, обида по-прежнему колючим холодным шариком сидела внутри и царапалась в горле, но теперь Раймон знал, что делать. Выход был очень простым, надо было только дождаться постоялого двора и ночи, а пока можно было просто покачиваться в седле, ни на кого не глядя и не отвечая на шутки…
…Нет уж, не надо ему высочайшего внимания. Пусть Алва воспитывает своих кэналлийцев, а Раймон Барха как-нибудь обойдётся. Мальчик подхватил с пола мешок, закинул связанные верёвкой сапоги на шею и спустил на заоконный карниз вторую ногу. Спуститься со второго этажа для того, кто всё детство провёл в горах – это пара пустяков, даже с грузом на спине. Да и какой тут груз – завёрнутые в рубаху яблоки, пара лепёшек да стянутый со стола внизу ломоть вяленого мяса… Это было единственной кражей, на которую Раймону пришлось пойти – отправляться в путь без припасов он не мог. Всё остальное, подаренное маршалом, он оставил в комнате, кроме, разве что, сапог… Но босиком он далеко не уйдёт, а в крайнем случае обувь можно будет сменять на хлеб. И он вернёт за них деньги… Обязательно вернёт. Когда станет – нет, не генералом, до этого долго ждать, хотя бы теньентом.
Раймон по карнизу добрался до угла, ухватился за водосточную трубу, кошкой перебрался на растущее рядом дерево. Задержался на пару секунд в развилке, глядя на звёздное небо – было чуть за полночь. Быстро и бесшумно спустился вниз, обулся, глянул по сторонам. Никого.
Ну, теперь быстро! Пригнувшись, короткими перебежками, миновать пятна света, падающие из окон нижнего этажа, добраться до противоположного угла, оглядеться, нащупать босыми ногами ровные узкие плиты дорожки, ведущей от чёрного хода, юркнуть в спасительную темноту и… ой-ёй-ёй!
Раймон не предполагал, что спасительная темнота будет такой… тёмной. Мрак упал на него, на несколько секунд сделавшись абсолютным, потом глаза немного привыкли, но лучше от этого не стало. Со всех сторон к мальчику тянулись не то ветки, не то чьи-то руки, деревья и кусты вокруг тропинки словно сошлись ближе и стали непролазными. И в них кто-то шуршал, скрипел и, кажется, дышал… Мальчик сделал неуверенный шаг, потом ещё один. Оторвав от земли ногу, ставить её обратно было страшно. Наверняка на дорожку сейчас выползла змея, и как раз скользит по тому месту, куда он сейчас наступит.
Раймон сделал ещё несколько шажков, с трудом сдерживая желание вытянуть руки, зажмуриться и идти наощупь. Бакра всемогущий, сколько же тут идти? Это что, всё время так будет?..
В горах и в Варасте он тоже побаивался темноты, но там всё было родным и привычным, и страх ни разу не выходил из берегов. Там можно было свистнуть, и в руку тыкался холодный мокрый собачий нос. А тут… Раймон едва не поддался искушению, но вовремя остановился – лучше не издавать громких звуков и даже дышать потише, тогда то, что шуршит вокруг, тебя не заметит… может быть. Ага, потише… сердце колотится так, что слышно, наверное, в сотне бье! Быстрее, быстрее, вперёд, пока оно не бросилось!..
Наверное, он всё-таки зажмурился. Это было трусостью, и Раймон сам не заметил, как поддался страху, но открыл глаза, только крепко врезавшись в кого-то, как из-под земли выросшего на дорожке перед ним.
Вскрикнув, мальчик шарахнулся назад… и чуть не упал от облегчения, услышав такое знакомое, просто родное «Каррьяра!». Ноги противно ослабели, и Раймон из последних сил сжался, чтобы не случилось конфуза, как с маленькими детьми.
На макушку легла сильная тёплая ладонь:
– Раймон? Что ты тут делаешь?
Он и сам не знал, что делает. Побег позорно проваливался, но если бы Раймону сейчас хоть Великий Бакра, хоть столь часто поминаемый дядей Клаусом Леворукий предложили вновь остаться одному в темноте, вряд ли он смог бы согласиться.
Маршал вздохнул:
– Не мог позвать кого-нибудь из наших людей? Маленьким мальчикам не стоит бродить по ночам в одиночестве.
Раймон замер, не в силах поднять голову и посмотреть в лицо герцогу. Тот решил, что ему просто понадобилось выйти… Можно согласиться, пока он не заметил мешок, выкрутиться как-нибудь, зашвырнув походное добро в кусты и попробовать снова… Но Раймон почему-то стоял, чувствуя, как горят от стыда лицо и шея.
Первый маршал Талига ещё раз вздохнул и приобнял его за плечо, разворачивая к дому. Раймон почувствовал, как напрягалась его рука, наткнувшись на лямку мешка.
– Вот как, – холода в голосе маршала хватило бы на всё лето в небольшом погребе. – Занятно. Вам следовало лучше продумать маршрут, юноша. Если верить столь милому вашему сердце генералу Коннеру, вы умеете отлично читать следы и неплохо ориентируйтесь на местности. А имеющиеся знания надо применять с умом.
Мальчик молчал. Можно было заорать, огрызнуться, убежать – герцог и не думал его держать, даже руку с плеча убрал. Раймон стоял. Герцог тоже не двигался с места, молчал и, наверное, смотрел на опустившего голову приёмыша. Наверное. Хотя тоже мог… многое. Накричать, сказать ещё что-нибудь язвительное, дать затрещину… Он молчал. Потом сказал – почему-то совсем не сердито, только очень устало:
– Идём.
И Раймон пошёл – на заплетающихся от стыда ногах, с головой ниже плеч, чувствуя, как стукают по спине яблоки в мешке. Мимо округлившего глаза хозяина, мимо присвистнувших кэналлийцев в нижнем зале… Герцог проводил его до комнаты, пропустил вперёд, прикрыл дверь. Не запер – Раймон не слышал, чтобы щёлкнул замок – но сам куда-то ушёл. Раймон присел на краешек стула. Мысли текли вяло и безрадостно, как и размазавшееся в какую-то серую полосу время. Уйти мальчик не пытался, хотя его никто не стерёг. Мельком подумал, что маршал, наверное, отправился за розгами, и что теперь-то он, наверное, не стал бы защищать его от толстого капрала.
…Скрипнули половицы, тихо стукнула дверь. Вернувшийся с пустыми руками соберано остановился на пороге, смерил сына долгим взглядом, прошёл к подоконнику. Сел. Раймон тоскливо посмотрел на стоящий на камине подсвечник. Скорее бы…
– При всех моих недостатках похитителем детей меня ещё не называли, – соберано провёл кончиками пальцев по бровям – от переносицы к вискам, снова оперся руками о подоконник и продолжил: – Так что прежде всего – я не собираюсь тащить тебя в Алвасете насильно.
Что на это отвечать, Раймон не знал, да маршал, похоже, и не ждал ответа.
– Ты, разумеется, на меня смертельно обиделся. Ладно, допустим. Я бы, наверное, тоже… Впрочем, неважно. Только это, юноша, не повод гордо свернуть себе шею где-нибудь по дороге в Тронко. Глупо с таким упорством искать неприятностей, они тебя найдут и сами.
Это что? Маршал перед ним так… извиняется, что ли? Раймон озадаченно заморгал. Соберано, однако, истолковал его молчание по-своему.
– Хорошо… Я могу предложить тебе два выхода. Первый – ты терпишь моё присутствие ещё два дня. Потом мы приезжаем в Валмон, и я прошу виконта Валме найти для тебя провожатого. Вернёшься… домой, а эту поездку забудем. Согласен?
Вернуться домой? Вот так просто? Он может сказать сейчас всего одно слово, и через два дня уже будет на пути в Тронко? Снова увидит дядюшку Клауса, дядюшку Жана, тётушку Эрику, любимого волкодава Максимиллиана? Раймон всей душой рванулся туда, домой, ему даже показалось на миг, что он уже заорал это «да!!!», но в этот момент он словно со стороны услышал собственный сипловатый голос:
– А… какой второй?
– Второй? – соберано слегка приподнял бровь. – Всё остаётся как есть. Мы едем дальше. И заключаем договор: ты постараешься впредь воздержаться от подобных фортелей, а я постараюсь быть… более с тобой более сдержанным. Решай.
Решать? Вот так, сразу, сейчас?
Вернуться было бы здорово, он ведь сам этого хотел. А как же… отец?
Кажется, он едва ли не впервые подумал о маршале так. Неуверенно поднял глаза. Алва по-прежнему сидел на подоконнике, он выглядел старше, чем обычно. Наверное, просто сильно устал. Раймон вдруг подумал, что даже не знает, сколько маршалу лет. Он старше мамы и илло (отчим – бакр.), и, наверное, старше даже дядюшки Клауса… А вокруг глаз у него тёмные круги. Раньше их не было... Или Раймон просто не замечал?
Вернуться было бы хорошо… Только вот что подумает дядюшка Клаус? Он и так решил, что Раймон боится трудностей, потому и не хочет ехать… Выходит, он был прав?
Да нет же, ничего он не боится! Просто тошно от того, что с ним обращаются как с поклажей! Все передают его друг другу, как будто он какой-то свёрток или пакет. Мама отдала его дядюшке Клаусу, тот, едва представилась возможность, тоже оказался рад от него отделаться. Передал надоевшую поклажу отцу, а тот…
А тот единственный, кто спрашивает, чего хочешь ты, подсказал противный внутренний голосок.
Да он с конём разговаривает ласковее, чем со мной!
Ну и правильно делает, хмыкнул голосок. Ты, случись что, никому копытом голову не проломишь. Ну, обиделся ты на соберано – а с чего, кстати? Разве лучше было бы, если бы Брис долбанул тебя копытом или укусил? Обиделся, но ещё и обрадовался – потому что это был повод сбежать. Да ты просто трус, дружок…
Раймон понял, что слишком долго пялится на маршала, и перевёл взгляд на колышущийся огонёк свечи. Смотрел, смотрел, аж слёзы на глазах выступили. Если бы понять, зачем он нужен этому странному язвительному человеку! Не может же быть, чтобы просто потому что… сын?
Если уйдёшь сейчас, никогда и не узнаешь, подсказал всё тот же голос.
Раймон заставил себя посмотреть в глаза соберано:
– Я… я решил. Я хочу остаться. И я не буду больше убегать.
Был ли Алва доволен этим выбором, мальчик так и не понял. Герцог снова прикрыл на миг глаза ладонями и стремительно поднялся:
– Что ж, Раймон, быть посему. Мы выезжаем в пять. Надеюсь, сегодняшняя прогулка не помешает тебе быть готовым вовремя. И кстати, – маршал обернулся уже у порога, – молодой человек! Запомните на будущее – убегать тоже надо с умом. И лучше всего – днём. Куда вы собирались податься в темноте, посреди незнакомой деревни, не зная дороги? Подумайте об этом на сон грядущий.
-
-
19.02.2016 в 12:52Там, дома, мама даже отчиму не давала его пороть, хотя он и грозился пару раз!
Мама молодец!
Жаль, что так и осталось неведомым, как ее зовут
А тот единственный, кто спрашивает, чего хочешь ты, подсказал противный внутренний голосок.
И Раймон молодец. Замечательное кусачее рокэобразное. А папа Раймона, надеюсь, научится быть папой, он вообще быстро учится...
-
-
19.02.2016 в 14:26Мама молодец! - О. То есть нет впечатления, что она ребёнка вообще не любила и избавилась от него при первой же возможности?
А папа Раймона, надеюсь, научится быть папой -А куда ему деваться-то с подводной лодки..).
-
-
20.02.2016 в 22:41Конечно, нет! Почему-то многие забывают, что речь идет об условном 16-17 веке, когда любить ребенка - не означало эгоистично держать его при себе, а дать возможность пробиться в люди, если у него есть для этого задатки (а в случае Раймона еще и связи). Бакранка мудро поступила, отправив его в полк - это возможность стать военным, сделать карьеру, если получится, ну а учитывая, кто его отец, это вполне реально)) Если бы она оставила его в селении, то кем бы он стал? Козопасом, землепашцем, ремесленником каким-нибудь максимум. Так что, я считаю, что это было проявление материнской любви и мудрости к своему "необычному" сыну.
Извините, что вмешалась в разговор ,
ТС с оэголика
-
-
21.02.2016 в 01:38И спасибо за комментарий) На самом деле, я боюсь, что карьера, возможная помощь настоящего отца и т.д. - это немножко сложноватая мотивация для деревенской бакранской девушки... Там чуть-чуть в другом причина была. Но желание лучшей жизни для ребёнка, безусловно, определяющую роль играло. Здорово, что оно так или иначе прочитывается))
-
-
21.02.2016 в 07:42-
-
21.02.2016 в 11:10-
-
21.02.2016 в 13:01По-моему, так видно все наоборот - что бакранка хотела спасти ребенка от отчима, который его откровенно выдавливал из дома, избивать хотел и т.д. И намеки адуанов на это, и вот это воспоминание Рамона. Но я не весь фик читала, может, дальше будет еще конкретнее.
Гость 2016-02-19 в 12:52
-
-
21.02.2016 в 22:34На самом деле, я боюсь, что карьера, возможная помощь настоящего отца и т.д. - это немножко сложноватая мотивация для деревенской бакранской девушки...
Я имела ввиду помощь генерала, который догадывался о его происхождении и мог рассмотреть способности к военному делу, которые могли проявиться у Раймона со временем, учитывая, кто его отец. В общем да, желание лучшей жизни для ребенка прочитывается, тем более, что и отчим его не взлюбил. А мистическая составляющая -это очень интересно)) Буду ждать продолжения
ТС
-
-
22.02.2016 в 00:05-
-
22.02.2016 в 00:07А насчёт отчима я выше ответила уже)