***
Несколько дней спустя
Раймон лежал на траве и смотрел в небо. Дождь прошёл, и оно снова было высоким и синим-синим. Облака плыли быстро – где-то в кронах деревьев шумел ветер, но здесь, внизу, было тихо. Травинки тихонько покачивались у самого лица, и если скосить глаза, можно было их увидеть. Но Раймон не скашивал – не хотелось. Небесная синева, рассекаемая острокрылыми ласточками, завораживала, да ещё вдруг подумалось, что небо, наверное, над всей Кэртианой одно, а значит, если в Варасте сейчас кто-нибудь тоже поднимет голову, они с Раймоном как будто встретятся взглядами…. Конечно, дядя Клаус или дядя Жан не станут валяться на траве, но ему нравилось думать, что так может получиться случайно.
Руку что-то защекотало, потом царапнуло. Раймон нехотя повернул голову и увидел исчезающий в траве зелёный хвост.
– Эй, подожди!
Ящерок мальчик любил. В Варасте их было много, серых и желтовато-коричневых, прячущихся в пыли и камешках. Раймон ловил их, наловчившись делать это аккуратно, чтобы красавицы с умными глазками не оставались без хвостов. Отрасти-то он, конечно, отрастёт, но всё же… Не хотел бы сам Раймон, чтобы ему оторвали ногу, даже если знать, что она вырастет заново. Когда ещё это будет, а до тех пор что? Скакать на одной, как дураку?
Зелёный дракончик снова мелькнул в траве в паре шагов впереди. Раймон бросился за ящеркой, она остановилась, глянула на него блестящим глазом-бусинкой и снова припустила вперёд – то ли оценивала обстановку, то ли звала поиграть.
читать дальшеМальчик в два прыжка догнал бегунью, шлёпнулся на колени, хлопнув ладошкой по земле, но хитрюга в последний момент метнулась в сторону. И дальше, дальше, уже не оглядываясь и не останавливаясь! Раймон засмеялся и побежал следом.
Остановиться пришлось внезапно. Выросшие как из-под земли мраморные колонны они благополучно миновали, но с оказавшейся прямо на пути стеной пришлось считаться. Раймон крепко хлопнулся о мрамор ладонями, чтобы погасить разбег, отскочил и недовольно сморщился – зелёный хвост, прощально дёрнувшись, исчез между узкой, мощёной морским камнем дорожкой и травяным бордюром.
Мальчик откинул со лба волосы и огляделся. В эту часть парка его занесло впервые. Вокруг было тихо и как-то… пустынно. Солнце, трава, непонятная стена и дорожка. А ведь на стенке что-то написано!
Раймон провёл пальцем по полузнакомым буквам. Он с каждым днём понимал на кэналлийском всё больше, но одно дело – сообразить, что тебе говорят конюхи или слуги, и даже ответить им одним-двумя удачными словечками, и совсем другое – разбирать написанное...
Впрочем, чему-то же мэтр Арридос его уже научил. По крайней мере буквы он знает, а значит, можно попробовать разобраться, тем более что слов совсем немного. Одно-два, иногда какая-нибудь фраза, и цифры, точнее, даты… Мальчик остановился, осторожно убрал руку, поморгал. Ну да, даты, а над ними – имена. Вот оно что… это кладбище, или как оно тут называется… засыпальница. Нет, усыпальница. Точно, у всяких герцогов всё не как у людей, и хоронят их в усыпальницах.
Усыпальница кэналлийских соберано не походила на страшноватые и величественные склепы, которые попадались Раймону на гравюрах в книгах. Стена белого мрамора, ряд колонн, ниши с простыми каменными скамьями и выбитые на камне буквы. Рядом – ещё несколько похожих строений, чуть в стороне, за старыми акациями, тоже что-то белеет. Всё было очень светлым и каким-то летучим. Колонны рвались в небо, между ними гулял ветерок, колыхалась по бокам дорожки ещё не тронутая косами трава…
Раймон медленно пошёл вдоль стены, вглядываясь в надписи. Диего… Далила… Алехандро… Родриго… Мария… И даты старые, начало прошлого Круга. Мальчик прошёл чуть дальше. Взгляд зацепился за знакомое имя. Алваро. 317–385 год круга Скал.
Вспомнилось вдруг: «Ты похож на моего отца…». Ну да, наверное, он и правда похож на деда, во всяком случае – судя по тому портрету, что Раймон видел. На него, а ещё больше – на брата отца, Карлоса… Значит, соберано Алваро тоже похоронен здесь. Вот за этой мраморной плитой. Он жил в этом замке, ходил теми же коридорами, галереями и тропинками, которыми сейчас ходят его сын и внук. И все те, кто здесь лежит – они же тоже жили здесь. И здесь остались… часть этого места, часть своего дома, и его, Раймона, тоже, получается, часть…
Мальчик сделал ещё пару шагов. Он понимал, что где-то рядом с соберано Алваро должны быть и братья отца, и всё равно имя Карлоса резануло по глазам. Могильный камень, каким бы светлым и тёплым он ни был, не вязался с улыбчивым черноглазым пареньком с портрета. Ниже имени была надпись, короткая, всего четыре слова. Раймон узнал только одно – «мальчик». Разве Карлос был мальчиком? Сколько ему было? Судя по датам, получается… получается двадцать один год. Это много, это в два раза больше, чем прожил уже сам Раймон. В двадцать один человек, конечно, уже совсем не мальчик, но ведь Карлос столького не успел… Не успел получить чин выше теньента, не успел жениться, родить своего сына, не успел посмотреть другие страны, даже врагов толком побить не успел. Успел только вовремя повернуться так, чтобы та пуля попала не в маркиза Ноймара, а в него.
Раймон упёрся ладонями в тёплый мрамор – на миг почудилось, что под руками не камень, а мундирное сукно.
– Ты зачем это сделал, а? – почему-то шёпотом спросил он.
Карлос промолчал. То ли не услышал, то ли не считал нужным объяснять что-то глупому племяннику, то ли и сам не знал. Может, он не думал, что это будет сразу насмерть? Надеялся, что повезёт? Теперь не узнать, но не мог же он вот так, зная, что сейчас всё кончится! Или мог?..
Раймон подержал ладонь на камне ещё, прижал крепче, как будто отпечатал. Шевельнувшееся в груди чувство требовало выхода, но оно было слишком смутным, чтобы хотя бы дать ему внятное название. Мальчик пошарил в карманах, но ничего подходящего не нашёл и огляделся. Чуть левее были скалы, спускавшиеся к морю где отвесно, а где и почти полого. Раймон почти сразу увидел то, что ему было нужно – простенькие голубые цветы, не то васильки, не то колокольчики. Дома такие тоже встречались, но редко, а здесь ими были усеяны целые скальные площадки.
Притащить цветов живому дядюшке ему бы и в голову не пришло, но сейчас, кажется, это было то, что нужно. Раймон спустился пониже, где колокольчики выросли особенно густые. Нарвал охапку, чуть не загремел с очередного уступа вниз – нога соскользнула, а всё из-за этих дурацких башмаков с бантиками. Ну и сам он хорош – не сообразил разуться, прежде чем лезть, балда!
Тихонько ругаясь на бакранском, мальчик выбрался обратно на дорожку и резко остановился. Впереди в паре десятков бье спиной к нему кто-то стоял. Кто-то очень знакомый. Ветер шевелил стянутые на затылке длинные волосы, играл воротником чёрной рубашки соберано. Раймон растерянно остановился, не зная, как быть дальше. Сбежать, пока его не заметили? Но это было бы нечестно. Карлос наверняка обиделся бы. Да и дед тоже… И в конце концов, он не сделал ничего плохого! Мальчик сжал для храбрости руку в кулак, затолкал её поглубже в карман и медленно пошёл вперёд.
Услышав шаги, герцог обернулся. Удивлённо приподнял бровь. Раймон перехватил разом вспотевшими пальцами букетик, вдруг показавшийся ему совсем жалким.
– Не думал, что ты знаешь это место.
– Я нечаянно, – выпалил Раймон и, сообразив, как это глупо прозвучало, торопливо пояснил: – Нечаянно его нашёл.
Герцог небрежно шевельнул рукой:
– Не стоит оправдываться, тем более когда тебя ни в чём не обвиняют. По правде сказать, это я должен был бы привести тебя сюда ещё по приезде, как-никак, предки и всё такое… Но мне не казалось, что тебе это будет интересно.
Раймон прикусил губу. Интересно – это было не то слово, да и не было ему интересно, он просто почувствовал, что это всё и его тоже, вот только как объяснить это отцу?
– Ты хотел оставить это здесь? – соберано кивнул на колокольчики; похоже, никаких объяснений он и не ждал.
– Да, я… я сейчас пойду…
– Ты только что пришёл. Делай, что собирался, мне ты совершенно не мешаешь. Хотя погоди-ка…
Отец вынул из ножен за спиной короткий кинжал, присел на корточки, взял у Раймона из рук несколько особенно длинных стеблей, которые заканчивались противными мохнатыми корешками. Аккуратно обрезал их, вернул цветы мальчику.
– Держи. Так будет лучше.
Раймон кивнул. Осторожно пристроил букетик на каменной скамье под именем Карлоса. Постоял с минуту, чувствуя затылком внимательный взгляд соберано. Потом спиной вперёд шагнул обратно на дорожку. Отец всё не уходил, стоял рядом, и Раймон решился:
– П… Соберано…
– Да?
– Я хотел спросить… Ваш брат Карлос, он… погиб сразу?
– Говорят, что да, – синие глаза чуть сузились, но лицо и голос оставались спокойными. – Пуля попала в сердце, Рудольф подхватил его уже мёртвого.
Значит, теньент Алвасете так и не успел понять, что с ним случилось. Даже боли не почувствовал, просто вокруг стало темно. Или не темно?.. Раймон крепко зажмурился, пытаясь представить, как это – вдруг сразу перестать чувствовать, видеть, слышать и вообще быть.
– Маме все повторяли, что Карлос не мучился, – темноту неожиданно разбил отцовский голос, и Раймон поспешно открыл глаза. – Для неё это было, впрочем, слабым утешением… Смерти третьего сына она выдержать не смогла.
– Третьего? П… Почему?
– Потому что у меня было трое старших братьев. И две сестры, кстати… Тоньи и Рамона я не застал.
– Почему… не застали?
– Так уж сложилось, – герцог с досадой, как показалось мальчику, махнул рукой, однако не замолчал. – Антония умерла родами за год до того, как появился на свет я. Так что твоя кузина Ада-Марина старше меня… А Рамона не стало ещё раньше, за три года до моего рождения.
Мальчик нахмурился, метнулся взглядом правее, туда, где на белом мраморе мелькнули знакомые буквы. Старшего брата отца звали почти как его… Точнее, совсем так же, это ведь одно имя, только произносится по-разному. Промежуток между датами совсем маленький, а если тот Рамон умер за три года до рождения отца, выходит... выходит, соберано родился в 362. Тогда ему сейчас…
– Мне сорок семь, – соберано усмехнулся. – Почти. А твои арифметические страдания написаны у тебя на лбу.
Раймон почувствовал, что уши у него стали горячими. Хорошо, под волосами не видно – наверняка красные от стыда, как спелые помидоры. Отец, однако, продолжил как ни в чём не бывало:
– Так что самых старших своих брата и сестру я не знал, а вот Инес помню. Они с Рамоном близнецы, Инья стала женой Шауллаха, когда мне было… наверное, года три. Да, точно, когда я свалился в колодец, она была ещё дома и всхлипывала надо мной вместе с мамой. Но и потом мы иногда виделись. Помню, в первый их приезд я был совершенно потрясён одеяниями зятя и его людей и очень долго приставал к маме, можно ли мне сшить такое же. В конце концов ей пришлось сказать, что отец очень расстроится, если я сменяю родовой синий на алый… И ведь я поверил. Кстати, тебе рано или поздно тоже предстоит встреча с морисскими родственниками.
Раймон почувствовал, что окончательно запутался. Морисские родичи? У него? Ну да, Алва же наполовину мориски, про это все говорят… Бакра златорогий, а он-то сам тогда кто?
Мысль была глупой, и чтобы от неё отвлечься, Раймон торопливо завертел головой. Соберано это заметил, но истолковал по-своему:
– Если бы всех членов нашей семьи хоронили здесь хотя бы на протяжении одного круга, парк превратился бы в одно сплошное кладбище. Женщины выходят замуж и уезжают, мужчины гибнут на войне… не всех могут привезти домой, как Карлито. В Талиге в некоторых семействах в таких случаях сооружают кенотафы – пустые гробницы, по сути просто таблички с именами. У нас это не принято.
Раймон был с этим совершенно согласен – пустые гробницы казались чудовищной глупостью. В горах такой ерундой никто не занимался, там вообще всё было просто – умерших укладывали в пещерах и заваливали камнями.
Герцог легко тронул мальчика за плечо:
– Пойдём. Думаю, покойников с тебя на сегодня довольно. Впрочем, живых родичей… с моей стороны… у тебя немного, но тут уж я ничего поделать не могу.
Немного, ну надо же! Раймон чуть не брякнул: «А что, есть кто-то кроме этого дурацкого Салины?», но в последний момент успел поймать себя за язык. Соберано что-то говорил про кузин и кузенов, да и вообще, тыкать человека носом в то, что он круглый сирота, было бы свинством.
Они не торопясь шагали к замку – соберано по мощёной дорожке, Раймон в паре шагов от него, путаясь башмаками в траве. Можно было бы пойти рядом, дорожка не была такой уж узкой, но так ему лучше думалось, а подумать было о чём. Мысли медленно крутились в голове, цепляясь одна за другую – об умерших родственниках, об отце, о замке, в котором они жили и который, внезапно понял мальчик, был слишком большим для одного человека… Во имя бороды Бакры, да он и для двоих огромный! И толпа слуг этого не исправит. Неужели отцу так не кажется? Он же должен помнить, насколько веселее, когда в доме живёт много народу…
…Может, поэтому он и позвал тебя в Алвасете? Раймон слегка сбился с шага, бросил быстрый взгляд на чуть обогнавшего его человека. Прямая спина, спокойное лицо, по которому не поймёшь, о чём соберано думает и что у него на душе. Да нет же, он просто... Что «просто», мальчик не знал, но в то, что герцогу могло быть тоскливо в пустом замке, верилось с трудом. А хоть бы и так, его, Раймона, появление этого явно не исправило. Они даже видятся не каждый день, соберано знать не знает, как проводит дни и где бегает его наследник…
Последняя мысль неожиданно царапнула по душе колючей веткой, и Раймон удивился. Герцог Алва, как и обещал, почти не приставал к своему сыну, никак не ограничивая его свободу, и мальчика это вполне устраивало. Конечно, был тот вечер с гитарой… Но это ведь всего один раз. А потом отец опять стал таким же, как раньше – ровно-спокойным, отстранённым и чуточку насмешливым. Разве что обращаться к Раймону стал почаще. Ждать чего-то другого было бы глупо, поэтому мальчик постарался запихать непрошенную обиду поглубже, хотя… хотя отец мог бы и не молчать, пока они идут домой…
Соберано, казалось, услышал его мысли. Приостановился, подождал, пока сын его догонит, заговорил:
– Только не увлекайся походами к склепам. Это не самое подходящее место для прогулок, а ежедневные бдения – дело глупое.
– Почему? – вопрос тоже вышел не слишком умным, но уж как получилось.
– Потому что тем, кто ушёл, этого не нужно. Пока они живы, мы не считаем свой обязанностью раз в день сесть рядом и помолчать, так зачем это делать, когда они умирают? Памяти не нужны ритуалы, а те, о ком ты помнишь, всегда с тобой. Таскаются по кладбищам либо те, кому нечем заняться, либо те, кто чувствуют себя виноватыми и пытаются от этой вины избавиться, но тебе у моих братьев просить прощения не за что.
Раймон мог бы возразить, что он дядюшек не знал, а значит и помнить их не может, но мысли сами собой скакнули дальше.
– А… соберано… – мальчик, как обычно, слегка запнулся на обращении, и никогда прежде не замечавший этого герцог неожиданно перебил:
– Можешь обращаться просто по имени, если тебе так будет проще. Не обязательно каждый раз напоминать мне о моём титуле.
По имени? Это значит – просто «Рокэ»? У отца красивое имя, оно нравилось Раймону, но обращаться к нему так… Нет, проще это точно не будет. А выговорить слово «отец» пока не получалось, хоть убей, хотя про себя мальчик называл так герцога всё чаще.
– Так что ты хотел спросить? – соберано предпочёл не заметить, в какую растерянность поверг наследника своим предложением, и хорошо.
– Я хотел… можно, вы… то есть… в общем… – с каждым словом Раймон путался всё больше и всё сильнее злился на собственный заплетающийся язык. – Можно, вы как-нибудь расскажете мне про них? То есть про ваших братьев. И остальных. – Уф-ф-ф, неужели он это выговорил!
– Как-нибудь расскажу, – по губам герцога скользнула беглая улыбка, не насмешливая, скорее усталая.
Он сказал «Расскажу»? На самом деле?!
Несколько дней спустя
Раймон лежал на траве и смотрел в небо. Дождь прошёл, и оно снова было высоким и синим-синим. Облака плыли быстро – где-то в кронах деревьев шумел ветер, но здесь, внизу, было тихо. Травинки тихонько покачивались у самого лица, и если скосить глаза, можно было их увидеть. Но Раймон не скашивал – не хотелось. Небесная синева, рассекаемая острокрылыми ласточками, завораживала, да ещё вдруг подумалось, что небо, наверное, над всей Кэртианой одно, а значит, если в Варасте сейчас кто-нибудь тоже поднимет голову, они с Раймоном как будто встретятся взглядами…. Конечно, дядя Клаус или дядя Жан не станут валяться на траве, но ему нравилось думать, что так может получиться случайно.
Руку что-то защекотало, потом царапнуло. Раймон нехотя повернул голову и увидел исчезающий в траве зелёный хвост.
– Эй, подожди!
Ящерок мальчик любил. В Варасте их было много, серых и желтовато-коричневых, прячущихся в пыли и камешках. Раймон ловил их, наловчившись делать это аккуратно, чтобы красавицы с умными глазками не оставались без хвостов. Отрасти-то он, конечно, отрастёт, но всё же… Не хотел бы сам Раймон, чтобы ему оторвали ногу, даже если знать, что она вырастет заново. Когда ещё это будет, а до тех пор что? Скакать на одной, как дураку?
Зелёный дракончик снова мелькнул в траве в паре шагов впереди. Раймон бросился за ящеркой, она остановилась, глянула на него блестящим глазом-бусинкой и снова припустила вперёд – то ли оценивала обстановку, то ли звала поиграть.
читать дальшеМальчик в два прыжка догнал бегунью, шлёпнулся на колени, хлопнув ладошкой по земле, но хитрюга в последний момент метнулась в сторону. И дальше, дальше, уже не оглядываясь и не останавливаясь! Раймон засмеялся и побежал следом.
Остановиться пришлось внезапно. Выросшие как из-под земли мраморные колонны они благополучно миновали, но с оказавшейся прямо на пути стеной пришлось считаться. Раймон крепко хлопнулся о мрамор ладонями, чтобы погасить разбег, отскочил и недовольно сморщился – зелёный хвост, прощально дёрнувшись, исчез между узкой, мощёной морским камнем дорожкой и травяным бордюром.
Мальчик откинул со лба волосы и огляделся. В эту часть парка его занесло впервые. Вокруг было тихо и как-то… пустынно. Солнце, трава, непонятная стена и дорожка. А ведь на стенке что-то написано!
Раймон провёл пальцем по полузнакомым буквам. Он с каждым днём понимал на кэналлийском всё больше, но одно дело – сообразить, что тебе говорят конюхи или слуги, и даже ответить им одним-двумя удачными словечками, и совсем другое – разбирать написанное...
Впрочем, чему-то же мэтр Арридос его уже научил. По крайней мере буквы он знает, а значит, можно попробовать разобраться, тем более что слов совсем немного. Одно-два, иногда какая-нибудь фраза, и цифры, точнее, даты… Мальчик остановился, осторожно убрал руку, поморгал. Ну да, даты, а над ними – имена. Вот оно что… это кладбище, или как оно тут называется… засыпальница. Нет, усыпальница. Точно, у всяких герцогов всё не как у людей, и хоронят их в усыпальницах.
Усыпальница кэналлийских соберано не походила на страшноватые и величественные склепы, которые попадались Раймону на гравюрах в книгах. Стена белого мрамора, ряд колонн, ниши с простыми каменными скамьями и выбитые на камне буквы. Рядом – ещё несколько похожих строений, чуть в стороне, за старыми акациями, тоже что-то белеет. Всё было очень светлым и каким-то летучим. Колонны рвались в небо, между ними гулял ветерок, колыхалась по бокам дорожки ещё не тронутая косами трава…
Раймон медленно пошёл вдоль стены, вглядываясь в надписи. Диего… Далила… Алехандро… Родриго… Мария… И даты старые, начало прошлого Круга. Мальчик прошёл чуть дальше. Взгляд зацепился за знакомое имя. Алваро. 317–385 год круга Скал.
Вспомнилось вдруг: «Ты похож на моего отца…». Ну да, наверное, он и правда похож на деда, во всяком случае – судя по тому портрету, что Раймон видел. На него, а ещё больше – на брата отца, Карлоса… Значит, соберано Алваро тоже похоронен здесь. Вот за этой мраморной плитой. Он жил в этом замке, ходил теми же коридорами, галереями и тропинками, которыми сейчас ходят его сын и внук. И все те, кто здесь лежит – они же тоже жили здесь. И здесь остались… часть этого места, часть своего дома, и его, Раймона, тоже, получается, часть…
Мальчик сделал ещё пару шагов. Он понимал, что где-то рядом с соберано Алваро должны быть и братья отца, и всё равно имя Карлоса резануло по глазам. Могильный камень, каким бы светлым и тёплым он ни был, не вязался с улыбчивым черноглазым пареньком с портрета. Ниже имени была надпись, короткая, всего четыре слова. Раймон узнал только одно – «мальчик». Разве Карлос был мальчиком? Сколько ему было? Судя по датам, получается… получается двадцать один год. Это много, это в два раза больше, чем прожил уже сам Раймон. В двадцать один человек, конечно, уже совсем не мальчик, но ведь Карлос столького не успел… Не успел получить чин выше теньента, не успел жениться, родить своего сына, не успел посмотреть другие страны, даже врагов толком побить не успел. Успел только вовремя повернуться так, чтобы та пуля попала не в маркиза Ноймара, а в него.
Раймон упёрся ладонями в тёплый мрамор – на миг почудилось, что под руками не камень, а мундирное сукно.
– Ты зачем это сделал, а? – почему-то шёпотом спросил он.
Карлос промолчал. То ли не услышал, то ли не считал нужным объяснять что-то глупому племяннику, то ли и сам не знал. Может, он не думал, что это будет сразу насмерть? Надеялся, что повезёт? Теперь не узнать, но не мог же он вот так, зная, что сейчас всё кончится! Или мог?..
Раймон подержал ладонь на камне ещё, прижал крепче, как будто отпечатал. Шевельнувшееся в груди чувство требовало выхода, но оно было слишком смутным, чтобы хотя бы дать ему внятное название. Мальчик пошарил в карманах, но ничего подходящего не нашёл и огляделся. Чуть левее были скалы, спускавшиеся к морю где отвесно, а где и почти полого. Раймон почти сразу увидел то, что ему было нужно – простенькие голубые цветы, не то васильки, не то колокольчики. Дома такие тоже встречались, но редко, а здесь ими были усеяны целые скальные площадки.
Притащить цветов живому дядюшке ему бы и в голову не пришло, но сейчас, кажется, это было то, что нужно. Раймон спустился пониже, где колокольчики выросли особенно густые. Нарвал охапку, чуть не загремел с очередного уступа вниз – нога соскользнула, а всё из-за этих дурацких башмаков с бантиками. Ну и сам он хорош – не сообразил разуться, прежде чем лезть, балда!
Тихонько ругаясь на бакранском, мальчик выбрался обратно на дорожку и резко остановился. Впереди в паре десятков бье спиной к нему кто-то стоял. Кто-то очень знакомый. Ветер шевелил стянутые на затылке длинные волосы, играл воротником чёрной рубашки соберано. Раймон растерянно остановился, не зная, как быть дальше. Сбежать, пока его не заметили? Но это было бы нечестно. Карлос наверняка обиделся бы. Да и дед тоже… И в конце концов, он не сделал ничего плохого! Мальчик сжал для храбрости руку в кулак, затолкал её поглубже в карман и медленно пошёл вперёд.
Услышав шаги, герцог обернулся. Удивлённо приподнял бровь. Раймон перехватил разом вспотевшими пальцами букетик, вдруг показавшийся ему совсем жалким.
– Не думал, что ты знаешь это место.
– Я нечаянно, – выпалил Раймон и, сообразив, как это глупо прозвучало, торопливо пояснил: – Нечаянно его нашёл.
Герцог небрежно шевельнул рукой:
– Не стоит оправдываться, тем более когда тебя ни в чём не обвиняют. По правде сказать, это я должен был бы привести тебя сюда ещё по приезде, как-никак, предки и всё такое… Но мне не казалось, что тебе это будет интересно.
Раймон прикусил губу. Интересно – это было не то слово, да и не было ему интересно, он просто почувствовал, что это всё и его тоже, вот только как объяснить это отцу?
– Ты хотел оставить это здесь? – соберано кивнул на колокольчики; похоже, никаких объяснений он и не ждал.
– Да, я… я сейчас пойду…
– Ты только что пришёл. Делай, что собирался, мне ты совершенно не мешаешь. Хотя погоди-ка…
Отец вынул из ножен за спиной короткий кинжал, присел на корточки, взял у Раймона из рук несколько особенно длинных стеблей, которые заканчивались противными мохнатыми корешками. Аккуратно обрезал их, вернул цветы мальчику.
– Держи. Так будет лучше.
Раймон кивнул. Осторожно пристроил букетик на каменной скамье под именем Карлоса. Постоял с минуту, чувствуя затылком внимательный взгляд соберано. Потом спиной вперёд шагнул обратно на дорожку. Отец всё не уходил, стоял рядом, и Раймон решился:
– П… Соберано…
– Да?
– Я хотел спросить… Ваш брат Карлос, он… погиб сразу?
– Говорят, что да, – синие глаза чуть сузились, но лицо и голос оставались спокойными. – Пуля попала в сердце, Рудольф подхватил его уже мёртвого.
Значит, теньент Алвасете так и не успел понять, что с ним случилось. Даже боли не почувствовал, просто вокруг стало темно. Или не темно?.. Раймон крепко зажмурился, пытаясь представить, как это – вдруг сразу перестать чувствовать, видеть, слышать и вообще быть.
– Маме все повторяли, что Карлос не мучился, – темноту неожиданно разбил отцовский голос, и Раймон поспешно открыл глаза. – Для неё это было, впрочем, слабым утешением… Смерти третьего сына она выдержать не смогла.
– Третьего? П… Почему?
– Потому что у меня было трое старших братьев. И две сестры, кстати… Тоньи и Рамона я не застал.
– Почему… не застали?
– Так уж сложилось, – герцог с досадой, как показалось мальчику, махнул рукой, однако не замолчал. – Антония умерла родами за год до того, как появился на свет я. Так что твоя кузина Ада-Марина старше меня… А Рамона не стало ещё раньше, за три года до моего рождения.
Мальчик нахмурился, метнулся взглядом правее, туда, где на белом мраморе мелькнули знакомые буквы. Старшего брата отца звали почти как его… Точнее, совсем так же, это ведь одно имя, только произносится по-разному. Промежуток между датами совсем маленький, а если тот Рамон умер за три года до рождения отца, выходит... выходит, соберано родился в 362. Тогда ему сейчас…
– Мне сорок семь, – соберано усмехнулся. – Почти. А твои арифметические страдания написаны у тебя на лбу.
Раймон почувствовал, что уши у него стали горячими. Хорошо, под волосами не видно – наверняка красные от стыда, как спелые помидоры. Отец, однако, продолжил как ни в чём не бывало:
– Так что самых старших своих брата и сестру я не знал, а вот Инес помню. Они с Рамоном близнецы, Инья стала женой Шауллаха, когда мне было… наверное, года три. Да, точно, когда я свалился в колодец, она была ещё дома и всхлипывала надо мной вместе с мамой. Но и потом мы иногда виделись. Помню, в первый их приезд я был совершенно потрясён одеяниями зятя и его людей и очень долго приставал к маме, можно ли мне сшить такое же. В конце концов ей пришлось сказать, что отец очень расстроится, если я сменяю родовой синий на алый… И ведь я поверил. Кстати, тебе рано или поздно тоже предстоит встреча с морисскими родственниками.
Раймон почувствовал, что окончательно запутался. Морисские родичи? У него? Ну да, Алва же наполовину мориски, про это все говорят… Бакра златорогий, а он-то сам тогда кто?
Мысль была глупой, и чтобы от неё отвлечься, Раймон торопливо завертел головой. Соберано это заметил, но истолковал по-своему:
– Если бы всех членов нашей семьи хоронили здесь хотя бы на протяжении одного круга, парк превратился бы в одно сплошное кладбище. Женщины выходят замуж и уезжают, мужчины гибнут на войне… не всех могут привезти домой, как Карлито. В Талиге в некоторых семействах в таких случаях сооружают кенотафы – пустые гробницы, по сути просто таблички с именами. У нас это не принято.
Раймон был с этим совершенно согласен – пустые гробницы казались чудовищной глупостью. В горах такой ерундой никто не занимался, там вообще всё было просто – умерших укладывали в пещерах и заваливали камнями.
Герцог легко тронул мальчика за плечо:
– Пойдём. Думаю, покойников с тебя на сегодня довольно. Впрочем, живых родичей… с моей стороны… у тебя немного, но тут уж я ничего поделать не могу.
Немного, ну надо же! Раймон чуть не брякнул: «А что, есть кто-то кроме этого дурацкого Салины?», но в последний момент успел поймать себя за язык. Соберано что-то говорил про кузин и кузенов, да и вообще, тыкать человека носом в то, что он круглый сирота, было бы свинством.
Они не торопясь шагали к замку – соберано по мощёной дорожке, Раймон в паре шагов от него, путаясь башмаками в траве. Можно было бы пойти рядом, дорожка не была такой уж узкой, но так ему лучше думалось, а подумать было о чём. Мысли медленно крутились в голове, цепляясь одна за другую – об умерших родственниках, об отце, о замке, в котором они жили и который, внезапно понял мальчик, был слишком большим для одного человека… Во имя бороды Бакры, да он и для двоих огромный! И толпа слуг этого не исправит. Неужели отцу так не кажется? Он же должен помнить, насколько веселее, когда в доме живёт много народу…
…Может, поэтому он и позвал тебя в Алвасете? Раймон слегка сбился с шага, бросил быстрый взгляд на чуть обогнавшего его человека. Прямая спина, спокойное лицо, по которому не поймёшь, о чём соберано думает и что у него на душе. Да нет же, он просто... Что «просто», мальчик не знал, но в то, что герцогу могло быть тоскливо в пустом замке, верилось с трудом. А хоть бы и так, его, Раймона, появление этого явно не исправило. Они даже видятся не каждый день, соберано знать не знает, как проводит дни и где бегает его наследник…
Последняя мысль неожиданно царапнула по душе колючей веткой, и Раймон удивился. Герцог Алва, как и обещал, почти не приставал к своему сыну, никак не ограничивая его свободу, и мальчика это вполне устраивало. Конечно, был тот вечер с гитарой… Но это ведь всего один раз. А потом отец опять стал таким же, как раньше – ровно-спокойным, отстранённым и чуточку насмешливым. Разве что обращаться к Раймону стал почаще. Ждать чего-то другого было бы глупо, поэтому мальчик постарался запихать непрошенную обиду поглубже, хотя… хотя отец мог бы и не молчать, пока они идут домой…
Соберано, казалось, услышал его мысли. Приостановился, подождал, пока сын его догонит, заговорил:
– Только не увлекайся походами к склепам. Это не самое подходящее место для прогулок, а ежедневные бдения – дело глупое.
– Почему? – вопрос тоже вышел не слишком умным, но уж как получилось.
– Потому что тем, кто ушёл, этого не нужно. Пока они живы, мы не считаем свой обязанностью раз в день сесть рядом и помолчать, так зачем это делать, когда они умирают? Памяти не нужны ритуалы, а те, о ком ты помнишь, всегда с тобой. Таскаются по кладбищам либо те, кому нечем заняться, либо те, кто чувствуют себя виноватыми и пытаются от этой вины избавиться, но тебе у моих братьев просить прощения не за что.
Раймон мог бы возразить, что он дядюшек не знал, а значит и помнить их не может, но мысли сами собой скакнули дальше.
– А… соберано… – мальчик, как обычно, слегка запнулся на обращении, и никогда прежде не замечавший этого герцог неожиданно перебил:
– Можешь обращаться просто по имени, если тебе так будет проще. Не обязательно каждый раз напоминать мне о моём титуле.
По имени? Это значит – просто «Рокэ»? У отца красивое имя, оно нравилось Раймону, но обращаться к нему так… Нет, проще это точно не будет. А выговорить слово «отец» пока не получалось, хоть убей, хотя про себя мальчик называл так герцога всё чаще.
– Так что ты хотел спросить? – соберано предпочёл не заметить, в какую растерянность поверг наследника своим предложением, и хорошо.
– Я хотел… можно, вы… то есть… в общем… – с каждым словом Раймон путался всё больше и всё сильнее злился на собственный заплетающийся язык. – Можно, вы как-нибудь расскажете мне про них? То есть про ваших братьев. И остальных. – Уф-ф-ф, неужели он это выговорил!
– Как-нибудь расскажу, – по губам герцога скользнула беглая улыбка, не насмешливая, скорее усталая.
Он сказал «Расскажу»? На самом деле?!
-
-
21.02.2016 в 12:18Соберано Алваро - это хорошо
Сцена с гитарой вообще очень трогательная, почти до слез.
Очень интересно, как они будут дальше
-
-
21.02.2016 в 18:08Спасибо за эти воспоминания, о сестрах Рокэ так редко пишут...
-
-
22.02.2016 в 00:35главное, чтоб Рокэ вспомнил не только как любить, но и как принимать любовь
Ну, Рокэ всё-таки не юноша бледный со взором горящим, разочаровавшийся во всех и вся
-
-
22.02.2016 в 00:36Сама страдаю всегда. Да и о братьях мало. И о доре Долорес