Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Рассветное

Наверное, надо всё-таки постараться собрать в один пост хотя бы часть впечатлений от «Рассвета», тем более, что по первому тому этого так сделать и не получилось – от безумной питерской ночи и не менее безумного дня, когда я дочитывала его, стоя с горящими щеками и дурацкой улыбкой у метро в самом центре города, остались только десятки сообщений в личке.
Второй том мне оказался ярче первого. Теплее, пронзительнее, стремительнее.
Может быть, дело в вернувшемся Рокэ. Он вернулся, он смеётся, играет на гитаре, дразнит отчаянно боящегося за него Марселя, не даёт захлебнуться отчаянием в очередной раз потерявшему самое дорогое Роберу… Оказывается, мне отчаянно не хватало его на протяжении двух последних томов
Но не Рокэ единым «Рассвет» прекрасен.

Савиньяки. Все вместе и каждый по отдельности. Вообще что мне очень нравится в рассветных томах, так это более рельефно обрисовавшиеся отношения между братьями. Дурачащиеся близнецы – это мимими и уняня. Эмиль, закрывающий собой брата от непонятной пока угрозы, мучимый предчувствиями, полный решимости хоть под Шар судеб броситься, но Ли защитить, трогает до комка в горле. Арно с Лионелем и их охота на выходцев – вообще что-то запредельное по накалу.

«Каким же славным он вырос. Везет же некоторым родиться младшими»

«…малыш до церкви не дойдет. Даже если сам станет хромым полковником, генералом, маршалом... Лет через двадцать. Только б не дернулся, а рука не дрогнет. Пуля — брату, а фок Дахе придется скрутить»

«…услышав от Валентина, на кого нацелилась Гизелла, Арно чудом не спятил. Виконт гнал Кана ночной Аконой, с ужасом представляя раскрытую дверь и ничего не заметивших фульгатов»

«— Фок Дахе должен тебя узнать, — небрежно бросил Лионель, выдерживая растерянный жеребячий взгляд. — Попробуй взять его под руку, как тебя взял Придд, и увести к реке. Лучше всего на мост — выходцы не любят текучей воды.
— Хорошо. Но... Ли, она ведь ищет тебя, а Эмиль говорил... Лучше я сам!
— Нет».

Лионеля я вообще, кажется, «распробовала» по-настоящему только в этих двух томах. Он тут то ли живее и – опять это слово, но другое упорно на ум не идёт – теплее, то ли раскрывается постепенно с новых и новых сторон, с его разговорами с братьями, воспоминаниями об отце, тоской о погибшем, как он уверен сначала, друге, тоской, которую он даже разделить ни с кем не имеет права. И их история с Мэллит тоже невероятно трогательная.

«Ли тронул рукой серебристый от зимы и луны ствол и понял, что улыбается. И что вернется, какую бы ерунду ни вбил себе в голову братец!» – ох, хорошо бы. И чтобы братец уцелел тоже. Оба братца. Вера Викторовна, ну что вам стоит, а?..

Вальдес. Наконец-то его стало больше. Наконец-то мы его видим не глазами чужаков, а глазами человека, давно и хорошо адмиралушку знающего. И адмиралушка становится не ходячей легендой, не «ну это же Бешеным», которому можно вести себя странно и которого не надо пытаться понимать (ибо всё равно непредсказуем и неостановим, как стихия), а более живым, близким и… разным.
А ещё Вальдес, зайка, подтвердил мою давнюю теорию о том, что Курт ничего не думал про своего будущего ребёнка, а всего лишь окликнул по имени увиденного спутника!

« – Что бы тетушка ни воображала, Курт о ней не вспоминал. Он был в бою и сразу ушел туда... Его встретили.
— Ты решил, что встречал его Рокэ, и, следовательно, он тоже мертв?
— Решал — ты, я только понял, кого дядюшка увидел».

Вальдес, кстати, тут больше прав, чем Ли, делающий слишком конкретный вывод. Но тут к ним в любом случае нет претензий, ибо форум они не курили, откуда же им знать, что спутник – генерируемый т.н. «Абсолютом» фантом, гоммункулус, а не реальный человек, прошедший этой дорогой раньше.

Руппи. Ну что тут скажешь, как начал напоминать «молоденького Рокэ» в первом томе «Рассвета», так и продолжает дальше. «Фельсенбург сдерживал так и норовящего вырваться вперед Морока, попутно прикидывая, не зарубить ли фок Гетца, благо перебежавший к временщику подлец подлежал казни хоть по дриксенским законам, хоть по варитским». Перевязь фок Гетца, блин… А точно соберано Алваро так близко племянницу кесаря знать не мог?

Бонифаций. Никогда не был у меня в первой десятке, но когда он пастырской дланью дважды благословил собрата-эсператиста, я сама в него чуть не влюбилась заодно с Матильдой

Жермон с Ирэной. Нежность запредельная, невероятная. Не знаю, будет ли ещё в каноне хоть одна пара, которой я так буду любоваться. Оба счастливы, оба боятся в это поверить и при этом оба лучатся этим счастьем так, что, наверное, в Альт-Вельдере можно и вовсе без свечей обходиться.

«—… Не знаю, сколько еще я буду обжигаться о счастье. Самое странное в нашей семье — то, как мы тщательно скрываем взаимную привязанность.
— В моей скрывали ненависть. Это если у меня была семья... Так вы рады?
— Жермон... Какой же вы...»

Отчаянно боюсь за Жермона, но успокаиваю себя тем, что до конца Изломного года ребёнок их родиться не успеет, а нерождённые ещё младенцы Абсолютом не учитываются. Рамиро, в конце концов, погиб не то после, не то в момент рождения собственного сына.

«– Наверное, это от счастья. Я счастлива... Удивительное чувство, но я не хочу лгать даже в мелочах, давайте в самом деле поднимемся на стены.
— А... вам не будет трудно?
— Пока нет, но мне хочется, чтобы меня поддерживали. Вы.
Лестница была крутой и узкой, лестница вела в небо, в рассвет, в весну с сиренью и соловьями, о которых генерал Ариго не думал и не вспоминал. Над Альт-Вельдером кружило предзакатное воронье, но это все равно были соловьи, и это была весна, лучшая весна в его жизни!»

«От инея и снега Ариго в восторг прежде не приходил, но ставшая его счастьем женщина увела генерала в свои парки, и он понял, что белые поляны и серебряные деревья — это красиво. Потрясающе красиво, хотя, бреди они рука об руку по огороду, Жермон открыл бы для себя величие пугал и изысканность капустных кочанов».

«—Когда вы поняли, что я вам нужна, между нами стояли лишь приличия.
— Они опять стоят. Почему мы говорим друг другу «ты» только ночью?
— И почему утром я прошу вас выйти? Когда-нибудь я научусь одеваться при вас.
— Если я перестреляю камеристок.
— Вы не сможете, я вышла замуж за очень доброго человека».

Рокэ, Робер, Марсель. Не получится, наверное, писать по отдельности про каждого, очень уж тесно они для меня переплелись в этом томе. Марсель, который только что за руку Алву не держит, чтобы не сбежал, не исчез, не свалился куда-нибудь. Рокэ, который этим явно забавляется, но и сбежать не пытается, который наконец-то перестал гнать от себя настырного офицера для особых поручений.

«— Если бы я не проснулся, ты бы удрал?
— Я бы тебя разбудил и уточнил, ты едешь или спишь?»

Разговоры Рокэ с Робером – это отдельная моя любовь, это то, чего давно хотелось, во что верилось и не верилось. Собственно, мне всегда представлялось, что их дальнейшие отношения – если, конечно, оба переживут этот кошачий Излом – будут именно такими. Ну, может, чуть более сдержанными со стороны Рокэ. Но я подозревала, что это вполне может остаться за кадром, а в тексте – хорошо если одна встреча, пара фраз, общее дело какое-нибудь… Нет, всё оказалось гораздо лучше. Спасибо автору. Рокэ, который рядом, Рокэ, который готов помочь, поддержать (в прямом и в переносном смысле), дать платок, выдернуть за шкирку из самых душных и тошных воспоминаний, Рокэ, который понимает, как никто, и который не скрывает это своё понимание…

«Как Ворон с наследником змеюки-Бертрама, а теперь еще и Салиганом умудрились не просто влезть в душу, но и согреть ее, Иноходец не понимал, просто рядом с болью угнездилось нечто, не дающее захлебнуться потерей».

А ещё Рокэ называет его «Ро». И Робер сам слегка в шоке, но не возражает. И разок сам рявкает на Марселя на «ты», правда, тут же извиняется, зайчик
А ещё Рокэ, кажется, начал то ли догадываться, то ли осознавать механизм «алваглюков». И я хочу, чтобы уже они оба с этим разобрались, наконец (ну и нам объяснили, само собой, но мне правда интересна и их реакция, когда они поймут, что какая-то часть воспоминаний и даже действий у них общая).

Из того, что меня расстроило – это прорвавшиеся воспоминания об отношениях Рокэ с отцом. Не ожидала даже, что меня это настолько зацепит. Слишком уж мне виделась там всегда дружная и любящая семья, слишком уж внезапно шаблон оказался сломан. И даже обижаться на автора за это не получается: все предыдущие упоминания соберано Алваро с этой точки зрения предельно нейтральны, и что я там умудрялась в них вчитывать – увы, исключительно мои проблемы… Но

«— Соберано Алваро умер в своей постели, — с раздражением бросил тогда Алва. — Там, где он хотел. Дела были в полном порядке, а завещания он не менял после смерти Карлоса. Кроме бумаг с печатями я не получил ничего, от отца не получил...»

И знаете что? Я сентиментальный идиот, да, но я отчаянно хочу, чтобы выяснилось вдруг, что эти чёртовы письма, нет, не от соберано, от отца младшему сыну, – или одно письмо, или просто записка – были, что их просто кто-то спёр, что они затерялись в тех самых официальных бумагах, завалились за двойное дно шкатулки, застряли в каком-нибудь стопиццотом тайнике, не знаю, Леворукий забрал. И чтобы они нашлись. И пофиг, что пятнадцать лет прошло. Чтобы ещё один бывший мальчишка знал, что «твой отец тебя любил, тобой гордился и на тебя надеялся до последнего своего дня…»

@темы: Рассвет, ОЭ

---

Раймон, или Приключения Воронёнка. Глава, если верить Фикбуку, 20.

Поскольку все забыли, что было "в предыдущих сериях", напоминаю: Раймон вместе с папенькой и адмиралом Альмейдой отправились в портовый горд Сенью, где, кроме прочего, ещё делают корабли.
____________________________________

Алвасете распахивал объятья навстречу входящим в его бухту кораблям, приветствовал гостей рвущимися с мыса в небо белыми башнями и реющими над башнями сине-чёрными знамёнами, сбегал к морю узкими, мощёными светлым камнем улочками, осыпал лепестками цветущих гранатов, растущих на окрестных холмах, оглушал гитарным перезвоном.
Сенья была другой – плоская, как разложенный на тарелке блин, она как будто отступала в сторону, выпустив вперёд знакомо щетинящийся мачтами порт. От порта до города – с полчаса на лошадях по широкой дороге, засаженной с одной стороны какими-то незнакомыми разлапистыми деревьями. В отличие от гранатов и апельсинов, цвести они и не думали, зато уже обзавелись здоровыми – словно и не начало весны совсем – листьями, которыми вяло помахивали, ловя слабенький прохладный ветерок.
Раймон скормил приведённой для него смирной гнедой кобылке припасённый с вечера кусок сахару и вскочил в седло, мимоходом пожалев, что нельзя было взять с собой Гриса. Серому эта дорога наверняка бы понравилась – ещё бы, столько простора, чтобы нестись вперёд, сколько седок позволит, и ни тебе колдобин, ни глупых препятствий, ни поворотов, ни бросающихся под ноги булыжников или кроличьих нор.
Но Грис остался в Алвасете, по соседству с вороным заразой, наверняка злящимся, что хозяин уехал куда-то без него. Кони особо не дружили, но если надо было, неплохо ладили, и Раймон хмыкнул, представив, как они сейчас на пару фыркают, огрызаются, месят копытами подстилку и всячески демострируют своё настроение на радость Пако и его помощникам.
Впрочем, гнедая оказалась славной и доброй, и ей тоже хотелось побегать. Раймон был уверен, что так и будет – не в привычках соберано было зря терять время, однако маленький отряд плёлся едва ли не шагом, а сам герцог не выказывал ни малейшего нетерпения – покачивался себе в седле, как ни в чём не бывало беседуя с альмиранте.
Дорога была широкой и ровной, небо над головой – голубым и безоблачным, ветерок – свежим, само утро требовало поднять лошадь в галоп и помчаться навстречу солнцу и радости. Мальчик слегка натянул поводья, не очень понимая, кого сдерживает – гнедую или самого себя, и покосился на отца. Неужели соберано самому не скучно вот так?..
Герцог, однако, его нетерпения не замечал, а прерывать их с Альмейдой разговор Раймон не решился. Пришлось вновь смотреть на дорогу. Мальчик потрепал по шее гнедую, задал пару ничего не значащих вопросов Хуану, выслушал ответы и тут же о них забыл. Хорошее настроение, родившееся вместе с хорошим утром, не иссякало и требовало выхода. Помчаться вперёд галопом было нельзя, оставалось запеть, что Раймон и сделал.
Сначала он просто насвистывал себе под нос, но вспомнившаяся песня оказалась длинной, а мелодия – боевой, и под конец он, увлёкшись, уже пел в полный голос, едва не забыв, где находится.
Песня была старая, ещё варастийская – про четверых лихих парней, вздумавших как-то напасть на ехавшую по степи богатую карету. Почему в голову пришла именно она? Кошки её знают, но вот вспомнилась же и так удачно легла под конский шаг, что просто загляденье. Парни благополучно отправлялись к Леворукому один за другим, в каждом куплете по разбойнику, а вся добыча доставалась одному ловкому адуану, не то выследившему их, не то просто удачно оказавшемуся в нужное время в нужном месте. Назвать песню весёлой было бы трудно, зато она была боевой, руки сами тянулись то к поясу, то к воображаемым ольстрам. «Ба-бах!.. Я стреляю только раз!..»
– Какая, однако, прелестная история из жизни ызаргов.
Раймон обернулся и с удивлением посмотрел на соберано. Может, это было сказано не ему? Но нет, отец смотрит на него, насмешливо приподняв бровь, словно бы спрашивая: «Что, юноша, не согласны?» Раймон понимал, что лезет в заведомую ловушку – как и всегда, когда пытался спорить с герцогом – но всё же выговорил:
– Почему… ызаргов?
Отец пожал плечами (вот интересно, ему это можно, а Раймону мэтр Арридос с Хуаном уже плешь проели, что так делать неприлично):
– А как ещё назвать тех, о ком вы пели? Напасть толпой, замахнувшись на то, что не сможешь проглотить, а потом пожирать друг друга, давясь от жадности – это так по-ызаржечьи.
Альмейда слегка натянул повод, заставляя коня посторониться, и Раймон с гнедой, сочтя это приглашением, ловко пристроились между адмиралом и маршалом. Это позволило выиграть несколько секунд, чтобы собраться с мыслями, ибо что отвечать соберано и отвечать ли вообще, мальчик не знал. Он никогда не думал о песне так… всерьёз. Стало даже немного обидно, особенно из-за сравнения ызаргами, а ещё обиднее из-за того, что соберано, кажется, был прав. Раймон хотел заступиться за лихих парней, но нужные слова никак не находились. Да и что тут, к кошкам, скажешь? Чтобы пристрелить товарища из-за того, что у вас осталось мало воды, и в самом деле нужно быть ызаргом.
– Возможно, юноше ещё не приходилось встречаться с этими… гм… животными? – альмиранте явно хотел прийти к нему на помощь, но Раймону вдруг стало обидно. За кого Альмейда его принимает – за дурачка или за младенца?
– Сомневаюсь, Рамон, – отец ответил раньше, чем он успел нагрубить, и мальчик вновь испытал острое чувство благодарности. – Юноша полжизни провёл в Варасте, полагаю, этих животных он не только видел… Юноша, вам, случайно, не доводилось охотиться на ызаргов?
– На ызаргов не охотятся, – рубанул Раймон, – ызаргов убивают.
Альмейда присвистнул. В глазах соберано мелькнуло что-то, весьма напоминающее одобрение.
– Верное замечание. Так вам приходилось это делать?
– Да! – Раймон выдержал отцовский взгляд, и не подумав отвести глаза.
Соберано коротко улыбнулся:
– Вот видишь, Рамон, молодому человеку прекрасно известно, как следует поступать с подобными тварями. Дело за малым – научиться их отличать, и желательно издали... Рэй Алвасете, вам не надоело плестись шагом? Я так и думал. Сделайте милость, поезжайте вперёд. Рэй Суавес, составьте компанию рэю Алвасете…

***

С соберано и дядюшкой Рамоном видеться удавалось только за ужином или завтраком, и то не каждый день – они то пропадали где-то допоздна, то обсуждали что-то, запершись вместе с корабельным мастером рэем Бустаманте и какими-то незнакомыми дядьками, то уезжали куда-то ещё до рассвета.
Раймон не жаловался – скучать ему не приходилось. Хуан поднимал воспитанника ранним утром, и они отправлялись в очередное путешествие по городу, то оказываясь на широких и светлых площадях, то ныряя в тесные переулочки, где к запаху шадди и цветов примешивались другие, не столь приятные, заходя в разные лавки – оружейную, гончарную, кожевенную. Раймон таращил глаза, Хуан, вполуха слушая рассыпающих похвалы своему товару торговцев, тыкал его носом в достоинства и недостатки метательных ножей и кинжалов, учил подбирать к ним ножны, объяснял, на что нужно смотреть, выбирая пистолеты. Потом они снова выходили на улицу, в жаркий весенний полдень, и шли извилистыми улочками дальше.
Сперва всё казалось Раймону одинаковым – и сами улицы, и домики, стены которых опутывали прутья дикого винограда, и площади с фонтанами. Но уже на третий день он и сам не заметил, как стал различать их, улыбаясь одним, как старым знакомым, и настороженно приглядываясь к другим.
…В маленьком трактире на площади Старых Часов к обеду подают какой-то очень пряный и вкусный хлеб – мальчик едва удерживается, чтобы не набить свежими ломтями все карманы, и разделывается с основными блюдами только благодаря постоянным напоминаниям Хуана.
…На перекрёстке улиц Магнолий и Якорной у торгующего всякими полезными мелочами толстого седого усача на коленях сидит ручной зверёк – пушистый, с огромными, обведёнными тёмными кругами глазами-пуговицами и совершенно человеческими пальчиками. Торговец позволяет Раймону подержать малыша, и Лори – так зовут зверька – доверчиво идёт к нему, деликатно, но крепко ухватившись за протянутую ладонь.
…В очередной оружейной лавке Раймон, старательно воскрешая в памяти все уроки соберано и недавние наставления воспитателя, под одобрительным взглядом Хуана выбирает себе метательный нож. Хозяин в первый момент не может скрыть удивления – недурной выбор, молодой человек, но это серьёзное оружие, а не игрушка! Мальчик, не успев толком подумать, брякает, что только к такому и привык – у отца дома игрушек не водится. Оружейник вскидывает брови, хочет было что-то спросить, но всмотревшись, ничего не говорит, лишь с поклоном вручает покупку и не хочет брать платы, но пришедший Раймону на помощь рэй Суавес всё равно оставляет на прилавке несколько монет.
…На верфи пахнет деревом, смолой, лаком. Громадный трёхпалубник, готов вот-вот сойти со стапелей – Раймон уже видел такие, и дома, в Алвасете, и здесь, в порту, но на воде, рядом с другими кораблями линеал смотрится совсем иначе, чем здесь. Мастер что-то с гордостью рассказывает про своё детище, говорит о киле и мачтах, о парусности, об орудийных портах, а Раймону нестерпимо, до зуда в пальцах хочется потрогать новый корабль, который будет носить имя его деда. Он улучает момент, когда все смотрят куда-то в сторону и, скользнув к противоположному борту, гладит ладонью светлое дерево – а потом поворачивается и на миг обмирает, столкнувшись со смеющимся взглядом соберано. Герцог вдруг совершенно по-мальчишечьи подмигивает ему, кажется, вот-вот язык покажет, и тут же обращается к Бустаманте с каким-то серьёзным вопросом. Тот в ответ начинает сыпать цифрами, соберано кивает одобрительно, уточняет что-то, как будто и в самом деле понимает, о чём речь – хотя он вообще понимает всё на свете, наверняка мог бы при случае построить линеал или фрегат не хуже, уверен Раймон.
…Они уходят от красавца «Алваро» все вместе, и идут обедать в тот самый трактир на площади. Хозяин сбивается с ног, в лепёшку расшибаясь, чтобы угодить соберано, а у того хорошее настроение, он смеётся и шутит, отдавая, впрочем, должное мясу и овощам. Раймону наливают на четверть стакана вина – и он вместе со всеми пьёт за новый корабль. Вино кислое и терпкое, от него становится горячо в животе и самую чуточку шумит в голове, и если совсем уж начистоту, Раймон совсем не понимает, что в «Тёмной», да и в любой другой «Крови» находят отец и альмиранте, но признаваться в этом не собирается.
…На город опускается вечер, и, выйдя из трактира, Раймон запрокидывает голову и долго ищет в стремительно темнеющем небе знакомые созвездия. Когда-то давно, когда он был маленьким, он думал, что там, среди звёзд, прячется настоящая лошадка, и долго жалел, что с ней нельзя поиграть. Почему-то очень хочется рассказать об этом отцу, но выбрать подходящий момент никак не удаётся, а потом он вдруг разом понимает, как это глупо.
…Вечерами Раймон падает в постель и засыпает сразу же, едва коснувшись подушки. Ему снится Сенья – а может и не она, но сны эти яркие и радостные, это он знает точно, хоть и забывает, о чём они были, сразу после пробуждения.

***

На второй или третий день бесконечных прогулок по городу Раймон вдруг сообразил, что воспитатель ведёт его уж слишком уверенно, да и рассказывает о городе, людях, здесь живших, и событиях, с ними происходивших, очень подробно. На его вопрос Хуан едва заметно улыбнулся:
– Я когда-то жил здесь, дор Рамон. Давно.
– До того, как… – Кошки, как же это сказать? – До того, как стали… моим учителем?
– Много раньше, дор Рамон. Когда был таким, как вы.
– У-у-у… – непроизвольно вырывается у мальчика.
Сколько лет его наставнику, Раймон не знал. Хотя на старика потянутый, худощавый и быстрый Хуан не походил, пробивающаяся в тёмных волосах седина и морщинки вокруг глаз и возле губ напоминали, что он, должно быть, старше соберано. Представить рэя Суавеса мальчишкой-ровесником было не легче, чем вообразить себе маленького отца.
Нет, мальчика Росио после рассказов слуг и Альмейды Раймон видел отчётливо – смешного, лохматого, своенравного, то дразнящего старшего брата, то упрямо выворачивающегося из-под материнских ласк – но в этом Росио ничего не было от Первого маршала Талига, соберано Кэналлоа и по совместительству его, раймонова, отца. С тем мальчишкой они наверняка бы подружились, а с соберано… К нему Раймон до сих пор не привыкнет.
– Вы здесь родились, рэй Суавес? – ему и в самом деле стало интересно, к тому же лучше слушать рассказы Хуана, чем забивать себе голову дурацкими мыслями.
– Я здесь жил, – повторил воспитатель. – Отсюда же ушёл в своё первое плаванье.
– И всё? С тех пор больше не возвращались? – понимающе кивнул Раймон.
– Отчего же, все корабли рано или поздно бросают якорь в порту, из которого вышли, – Хуан заправил за ухо выбившуюся прядь волос и коротко глянул куда-то на горизонт. – Я бывал дома, хотя и не сказал бы, что сильно по нему скучал. Мои родители к тому времени уже умерли, братьев и сестёр у меня не было, наша соседка Далила не стала дожидаться вечно пропадающего в море парня – однажды, вернувшись после удачного фрахта, я нашёл её обзаведшейся мужем-плотником и изрядно округлившимся животом…
– И вы вызвали его на дуэль?!
– Рамон… – Хуан необидно усмехнулся. – Какие дуэли между моряком с окраины и портовым плотником? Далила мне ничего не обещала и была вполне честна с нами обоими, поэтому обошлось без крови. Я подарил ей привезённые из Улаппа бусы, распил с её избранником кувшин вина и снова ушёл в море. В порту как раз стоял большой торговый караван из Ардоры, а помощник шкипера с одного из судов ввязался в нехорошую историю на берегу. Шкипер готов был рвать на себе волосы от досады, и тут ему подвернулся я. За время плаванья мы неплохо сошлись, и по прибытии в Ардору он сделал всё, чтобы достойно меня отблагодарить.
– Подарил вам корабль? – Раймон хихикнул, чтобы Хуан не подумал, что он всерьёз верит в такую возможность. Воспитатель мимолётно улыбнулся краем губ:
– Вы почти угадали, сударь. Он представил меня своему арматору, дав самые лучшие рекомендации. Вскоре я сам стал капитаном торгового судна. Мы возили товары в Улапп, Кэналлоа, бывали в Хексберг. Команду я набирал сам, со мной плавало много наших. Нам везло – морисские корсары старались нас не трогать… – в тёмных глазах наставника мелькнуло что-то незнакомое, и Раймону вдруг явственно послышался щелчок взводимого курка, – вернее, правильнее было бы сказать, что мы поддерживали с ними нейтралитет.
– А… что было потом? – полушёпотом спросил Раймон, смутно чувствуя, что эта идиллия должна вот-вот оборваться.
И как простой шкипер мог попасть на службу к соберано? Ладно бы ещё Хуан служил на каком-нибудь военном корабле, но торговец?!
– Нам подвернулся один очень удачный фрахт. По крайней мере так нам тогда казалось. Бывать в Бордоне нам до тех пор не приходилось, но дело сулило хорошую прибыль и новые связи, а потому я долго не раздумывал. Спустя три дня после того, как мой корабль ошвартовался в столичном порту, мы с моими помощниками были арестованы.
– За что?! – не ожидавший такого Раймон едва не свалился с широкого нагретого солнцем парапета, на котором сидел.
– За торговлю с багряноземельскими шадами, которым я поставлял юных девиц – разумеется, бордонских.
– У морисков что, своих девиц мало? Они же не любят чужаков, к ним никто не ездит! Дальше Межевых ведь нельзя, это любой дурак знает!
– Дэмис Гастаки отнюдь не был дураком, – бывший капитан Суавес сощурился. – Ему нужна была громкая история, в которой он мог бы выступить в роли спасителя отечества, а тут крайне удачно подвернулся я.
– Это подло.
– Политика слишком часто бывает подлой. Вам лучше поговорить об этом с отцом, Рамон, он знает больше меня и сможет объяснить всё гораздо лучше.
– Но они же потом разобрались? У этого, как его… Гастаки… не было никаких доказательств, да?
– Вопиющее преступление раскрыто, виновный найден, кто будет думать о такой мелочи, как доказательства? – Хуан очень похоже на соберано поднял бровь. – К тому же было бы весьма трудно доказать то, чего никогда не было – ведь бордонских девиц никто не крал. Впрочем, это никак не помешало дожам отправить меня на каторгу на всю оставшуюся жизнь.
Раймон помолчал, переваривая услышанное, потом убеждённо выговорил:
– Чушь какая…
Хуан вдруг улыбнулся – очень тепло:
– Именно так, дор Рамон, сказал ваш отец, узнав об этой истории. Я до сих пор не знаю, как ему это удалось и почему он вообще вмешался в это дело, но соберано вытащил меня из тюрьмы, помог вернуться на родину и взял к себе на службу. Я готов был чистить ему сапоги, но он почему-то сделал меня сперва старшим слугой, а вскоре – управляющим. И это оказалось труднее, чем быть шкипером, – усмехнулся рэй Суавес.
– Хуан… Вы никогда не рассказывали…
– Вы не спрашивали, дор Рамон.
– Я не знал… и со… отец тоже не говорил…
– Если соберано станет рассказывать вам о каждом, кого он спас и кому помог, ему не хватит на это жизни. Вашей. Думаю, он предпочтёт, чтобы вы провели её с большей пользой.

@темы: оэ, фанфик, Раймон

---

Новогодний Хексберг (11 год к. Ветра)

Ещё кусочек "Новогоднего Хексберга

В Хексберг Рамону нравилось. Нет, конечно, тут было холодно, и дул с моря ледяной пронизывающий ветер, и вылезать из-под перины по утрам неизменно было зябко, и на праздники вряд ли следовало ждать, что на улицы выплеснется пёстрая танцующая толпа… Зато в Хексберг на Зимний излом почти в каждом доме ставили настоящую живую ёлку, пахнущую лесом и смолой, и украшали её всякими штуками – вырезанными из блестящей бумаги снежинками, хрустальными безделушками, деревянными зверятами и человечками, жемчужными бусами… В Хексберг было море – северное и суровое, совсем не такое, как в Алвасете, только билось о здешние скалы оно так же, как дома. И корабли. Подпирающие мечтами небо громадины-линеалы, юркие корветы и быстрые фрегаты, и это не говоря уже о мелких корабликах, которых тут было не меньше, чем в алвасетском порту, могли бы примирить Рамона почти с чем угодно. На борту «Франциска», куда его привёл сам альмиранте, мальчик слегка оробел и никуда особо не совался, зато вальдесову «Астэру» облазил от трюма до клотика. Здорово было бы выйти на такой красавице в море, Рамон даже пробовал осторожненько расспросить господ адмиралов, когда они собираются в очередной рейд, но те дружно заверили его, что в ближайшее время намерены оставаться на берегу.
– Альмиранте, на вашем месте я бы усилил охрану «Франциска» и назначил дополнительных вахтенных, – посоветовал вдруг Хулио Салина, сощурившись и насмешливо поглядывая на двоюродного племянника. – Памятуя о некоторых событиях…
– «Франциск» великоват, – невозмутимо ответствовал Альмейда, прихлёбывая из огромной синей кружки пахнущее гвоздикой горячее вино. – А за «Марикьярой» следи сам. И за своим оруженосцем заодно… памятуя о некоторых событиях.
Оруженосец Салины, курчавый и смуглый Маурисио, возмущённо фыркнул, всем своим видом давая понять, что он не дурак связываться с каким-то малявкой. Если ему надо будет угнать «Марикьяру», он найдёт, с кем это сделать и без Рамона. Ха, это мы ещё посмотрим!
Рамон независимо поинтересовался у соберано, можно ли ему пойти погулять. Маурисио за спиной отчётливо хмыкнул. Видимо, слишком отчётливо, потому что дядюшка Хулио вновь сощурился и повернулся к оруженосцу:
– Корнет Альмейда, вы сопровождаете нашего гостя и отвечаете за его безопасность… и хорошее настроение.
Конец фразы Рамон слышал уже на лестнице. Теперь нужно было успеть выскочить из дома прежде, чем навязанная ему нянька успеет вдоволь повозмущаться и отправится следом. Вряд ли это займёт много времени, Маурисио привык к флотской дисциплине… Самому Рамону возмущаться тоже было бесполезно. Скажешь, что не нужно тебе никакое сопровождение – получишь от соберано свиту в двадцать человек, которые будут неделю ходить за тобой хвостом и вытирать тебе нос. Знаем мы эти папочкины методы, проходили.
Улица шла под уклон, и бежать по ней было одно удовольствие. Куда он направляется, мальчик ещё не решил – может, в порт, а может, в гости к Лине, если та, конечно, опять не занята каким-нибудь неимоверно важным делом вроде чистки столового серебра или приготовления пирожков. Хотя пирожки, пожалуй, самое меньшее из всех возможных зол. Рамон облизнулся на ходу, вспомнив здоровенный и мягкий как подушка рыбный пирог, которым их угощала госпожа Юлиана. Пироги вообще можно было бы назвать лучшим, что было в баронессе Вейзель, если бы не Лина.
…После прибытия баронессы и её старшей дочери с семьёй герцог Алва с сыном перебрался к двоюродному брату, и если говорить начистоту, Рамон был этому рад. Госпожа Юлиана, высокая, полная и энергичная, сразу принялась всюду наводить порядок, не умолкая ни на минуту. Она отчитывала племянника за безалаберность, давала распоряжения слугам, рассказывала дочери, как соскучилась без неё за эти месяцы, расспрашивала, вспоминала, снова рассказывала и снова командовала. Это у неё получалось отлично, Рамон даже подумал, что госпоже Юлиане вполне можно было бы дать небольшую роту. Или даже полк – наверняка она бы и с ним управилась. Распоряжаться герцогом Алва женщина благоразумно не пыталась, но мальчику казалось, что ей это даётся с некоторым трудом.
Сам Рамон предпочитал лишний раз не попадаться матери Лины на глаза – пусть воспитывает младшую дочь и внуков. Хотя эти, небось, сами кого хочешь воспитают…
О том, что сестра Лины замужем за маршалом Приддом, с которым Рамон познакомился осенью в Олларии, мальчик не догадывался, пока не увидел в гостиной знакомую фигуру. Вот уж и правда, в Талиге все со всеми в родстве! Познакомиться с их отпрысками он толком не успел, запомнил только, что они оба младше него – одному девять, другому и вовсе лет пять или шесть – и похожие друг на друга и на своего отца. Если характерами спрутята тоже удались в герцога… Хотя кто их знает. Да и по маршалу в жизни не скажешь, что он такой лихой, как все рассказывают. Высокий, прямой, будто палку проглотил, смотрит так, что ни за что не догадаешься, о чём он думает и как относится к происходящему. И как они только дружат с капитаном королевской охраны…
Рамон остановился, раздумывая, куда податься дальше, и огляделся по сторонам. Переулок Ленивого Китёнка, в который он свернул, своё название вполне оправдывал, будучи широким и сонным. Прохожих – почти никого, только двое мелких мальчишек играют в сотне бье от него, как раз там, где на дороге раскатана длинная, как язык, ледяная полоска. Младший ковыряется на разъезжающихся ногах с самого краешку, а тот, что побольше, разбегается и катится, сколько получится. Ловко так катится, красиво, благо, дорожка длинная и заканчивается только там, где Ленивый Китёнок вливается в широкую и вечно запруженную повозками и экипажами Корабельную. Если мальчишка на полном ходу вылетит туда…
Додумывал Рамон уже на бегу. Перехватить олуха он не успевал, оставалось одно – выскочить следом на лёд, догнать и, спихнув с дорожки, вместе с ним рухнуть на брусчатку. Хрясь! Ай-й…
Когда погасли вылетевшие из глаз искры, Рамон сначала сел, а потом кое-как поднялся на ноги и, ухватив спасённого за капюшон лилового плащика, рывком вздёрнул его на ноги, борясь с желанием треснуть как следует по шее. Смотри-ка, старший спрутёнок! Лёгок на помине, квальдэто цэра!
Тот, похоже, нимало не опечаленный происшедшим, весело помотал головой:
– Вот это мы упали!
«Мы упали», скажите пожалуйста!
Мальчишка между тем аккуратно высвободился из пальцев Рамона и деловито сообщил:
– Тебе надо было подождать, пока я проеду, и уж потом самому бежать.
– И чего бы я дождался? – ехидно поинтересовался опешивший от такого нахальства Рамон. – Пока тебя переехал бы какой-нибудь экипаж вон там? – и он самым неприличным образом ткнул пальцем в сторону близкой улицы.
– Не переехал бы, – юный граф Васспард нахмурился и куснул губу. – Я бы успел затормозить… Так ты что, нарочно?
– Нет, – со всей язвительностью, на которую был способен, ответил Рамон. – Разумеется, нет. Просто я хожу по улицам с закрытыми глазами и вечно сбиваю с ног каких-нибудь бедных прохожих.
Мальчишка шмыгнул носом. Видимо, это означало раскаяние. Кошки, как же его зовут? Длинное какое-то имя, в два раза больше самого спрутика…
– Благодарю, – обладатель длинного имени выпрямился и коротко, но изящно, будто на светском приёме, поклонился. – Ты прав, покалечиться сейчас было бы удивительно несвоевременно.
После этого мальчик, похоже, счёл этикетную часть выполненной и снова улыбнулся:
– А я тебя знаю! Ты Алва, да? Папочка говорит, что надо обращаться «маркиз Алвасете», а Лина сказала, что тебя можно звать просто Рамон.
– В некотором роде, – хмыкнул Рамон, внезапно развеселившись. – Маркиз Алвасете к вашим услугам, сударь…
– Юстиниан, – радостно сообщил тот, по-прежнему улыбаясь от уха до уха. – Граф Васспард, к твоим… то есть к вашим. А это, – он указал на топтавшегося рядом большеглазого и удивительно молчаливого малыша, – Курт… мой младший брат.
– Я догадался, – кивнул Рамон. – Нас же знакомили два дня назад. Когда вы только приехали, помнишь?
– Ага, – Юстиниан смешно сморщил нос. – Но я подумал: вдруг ты позабыл.
Их, пожалуй, забудешь… Особенно теперь. Два дня назад Рамон на новых знакомых и впрямь особого внимания не обратил, только отметил мысленно, что это и есть те самые племянники Лины, из-за которых она задала прошлой зимой трёпку толстому Хуберту. Интересно, что они вообще делают на улице одни, без гувернёров, воспитателей и даже без грозной тётушки, способной расквасить нос любому их обидчику?
– А мы сбежали, – словно в ответ на его мысли доверительным полушёпотом сообщил ему Курт. – Чтобы бабушка нас не заставила учить скучные стихи.
– Да ну, не слушай его! – Юстиниан махнул рукой. – Мама нас сама отпустила!
– Врёшь, наверное? – прищурился Рамон. Не то чтобы он совсем не верил, просто захотелось поддразнить спрутёнка.
Тот совершенно по-королевски повёл плечом, задрал подбородок:
– Я никогда не вру. Но если ты не веришь, можешь спросить у Лины. Вон она идёт.
Лина и в самом деле шла, почти бежала вниз по переулку – развевались полы тёплого плаща с меховой опушкой, прыгали в такт шагам косы. Подошла, кивнула Рамону:
– Здравствуй. Тебя искал корнет Альмейда. – Отряхнула остатки снега с плаща Юстиниана, поправила капюшон и шарф на Курте. - А вас обоих - бабушка... Да не вздыхайте вы! Ваша мама сказала ей, что сама вас отпустила. Можете гулять дальше, только постарайтесь нигде не свернуть шеи. Это было бы...
– ...Удивительно несвоевременно! - со смехом закончил за неё Рамон.

@темы: оэ, фанфик, Раймон, Новогодний Хексберг

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Я тебя никогда не увижу

Первый раз Робер увидел её случайно.
Свалившийся с лошади Октавий сидел на земле, держался за щиколотку, глотал слёзы и виновато хлопал ресницами, немногочисленный эскорт топтался рядом, сочувственно глядя на неуклюжего принца и выжидающе – на Монсеньора, а он мысленно поминал закатных тварей и вслух терпеливо уговаривал племянника позволить ощупать повреждённую ногу. Тави всхлипывал и мотал головой, а Робер всё сильнее чувствовал себя беспомощным дураком.
И вот тут из калитки напротив вышла она.
– Монсеньор, вы могли бы перенести его высочество ко мне. В доме вам будет удобнее.
Лэйе Астрапэ, и почему это не пришло в голову ему самому? Да он даже не заметил, что тут есть какой-то дом! Два этажа, светлые стены, какие-то цветы, увитое зеленью крыльцо…
– Благодарю вас, сударыня. Тави…
Октавий всегда отчаянно стеснялся чужих, но сейчас это к лучшему – по крайней мере, племянничек перестал плакать и беспрекословно позволил взять себя на руки.
В доме в самом деле оказалось удобнее и спокойнее. Спустя четверть часа Октавий, сидя в широком, застеленном весёлым цветастым ковриком плетёном кресле, пил из большой кружки что-то, вкусно пахнущее вишней и смородиной. Принц беспечно покачивал левой ногой – правая была туго перевязана и покоилась на деревянной скамеечке. Ни перелома, ни даже вывиха Робер не нащупал, а сейчас, глядя на стремительно повеселевшего племянника, успокаивался окончательно – растяжение пройдёт через пару дней, и Тави будет прыгать и носиться как прежде, до нового падения и новой шишки, на которые он большой мастер.
– …Шадди?
– Что? – он, похоже, чересчур засмотрелся на Октавия, раз такой невинный вопрос заставил его вздрогнуть.
– Могу я предложить вам шадди, Монсеньор? – повторила хозяйка.
– Да… благодарю вас.
Женщина вышла и вскоре вернулась, неся поднос с кувшинчиком и тонкими маленькими чашками. Шадди за это время не сварить, значит, она успела приготовить всё заранее. Должно быть, пока он возился с ногой принца. Странно, ему казалось, что хозяйка дома всё время была рядом… Робер наконец рассмотрел её. Лет тридцати или тридцати пяти, высокая – почти вровень с ним или чуть ниже, стройная, темноволосая. Чёрное вдовье платье, но браслета на руке не видно. Впрочем, траур ведь можно носить и по отцу, брату или жениху…
– Прошу вас, Монсеньор. – Тонкая рука поставила на место кувшин и пододвинула к нему чашку. Робер сделал глоток и глубоко вздохнул, чувствуя, как горьковатый запах проникает внутрь, заполняет и пропитывает его. В груди вдруг заныло, сладостно и тоскливо, как в детстве, когда замираешь посреди игры и сам не можешь объяснить, о ком или о чём эта тоска. Кажется, вот-вот, вздохни поглубже или, напротив, замри ещё на несколько секунду – и поймёшь, поймаешь ускользающую ниточку-воспоминание, и одному Астрапу ведомо, станет ли тебе после этого легче или ещё больнее…
– Боюсь, что шадди вышел слишком крепким, – извинилась хозяйка дома. – Вам нехорошо, Монсеньор?
Октавий со стуком поставил на стол свою кружку и, вытянувшись, как суслик, насторожённо уставился на дядюшку. Того, что с «господином опекуном» что-то случится, он боялся больше всего на свете.
Робер успокаивающе улыбнулся племяннику:
– Со мной всё в порядке. А ваш шадди превосходен, сударыня, я давно не пил такого, – комплимент прозвучал удивительно пошло, но это была правда, у него дома морисский напиток должным образом варить так и не научились, а встречаясь с соседями, он предпочитал пить вино или воду. Шадди, настоящий щадди, остался где-то там, в хмурой, неустроенной Олларии 400-го года. В жарко натопленном кабинете Левия и в доме Капуль-Гизайлей. Страшный год. Ужасающий. Чудовищный. Кажется, никогда в жизни он не был так счастлив, как тогда.
– В таком случае, я очень рада, – женский голос снова вернул Повелителя Молний к действительности.
Да что с ним сегодня такое? Эта женщина точно решит, что герцог Эпинэ не в своём уме; впрочем, такие слухи о нём время от времени ходят, и давно. Робер не возражал и не пытался спорить. Раньше в Талиге сумасшедшим называли только Алву, теперь ещё и его. Не самая плохая компания.
– Мы не вправе дольше злоупотреблять вашим гостеприимством, сударыня… – Лэйе Астрапэ, что он несёт? Осталось ещё раскланяться наигалантнейшим образом, как будто он какой-нибудь придворный хлыщ или, не приведи Четверо, посол.
– О чём вы, Монсеньор? Видеть вас и его высочество в моём скромном жилище – огромная честь, – хозяйка потупилась, но он успел заметить в тёмных – очень тёмных – глазах мелькнувшие искорки смеха. Странно знакомые. Женщина вообще держалась спокойно и с большим достоинством, какое редко встретишь у живущей в глуши мещанки. Чья она вдова, чья дочь? Робер попытался вспомнить, кто из его подданных обитал в этих местах, но ни одно подходящее имя на ум не шло. Хорош герцог, почти за десяток лет так и не удосужился выучить тех, кто платит ему налоги и за кого он отвечает…
– И всё же нам пора.
Октавий сделал попытку подняться, и Робер, с облегчением прерывая столь странно действующий на него разговор, развернулся к племяннику, рявкнув: «Не вздумай!» Принц слегка надул губы, но покорно дал вновь поднять себя, вынести во двор и посадить на лошадь.
– Сударыня, – перед тем как сесть в седло самому, Робер обернулся к вышедшей проводить их хозяйке, – как ваше имя?
– Анна. Анна Форе. Счастливой дороги, Монсеньор, и будьте осторожны.

***
– Вы так и живёте здесь одна?
– Да, Монсеньор. Вас это удивляет?
Робер и сам не знал, что привело его пару дней спустя в заросший зеленью белый домик. Названное женщиной имя ему ни о чём не говорило, управляющий пожимал плечами и тоже не мог вспомнить ничего значимого. Арендаторша, кажется, вдова, живёт здесь, почитай, лет десять или около того, платит исправно… Кажется, появилась уже после всей этой столичной заварушки, тогда многие появились, а откуда – он не знает. Нет, вроде бы не из тех, что с Монсеньором пришли. Так ведь и сами многие добирались, после уже. Можно посмотреть в бумагах, там всё есть, а так, на память, он не скажет.
Лезть в бумаги Робер не стал, отчасти из-за лени, отчасти из-за смутного предчувствия, что всё равно ничего там не найдёт. Не найдёт того, что ему нужно.
Лэйе Астрапэ, а что ему нужно?
Анна Форе – просто добрая женщина, обрадованная тем, что может оказать услугу своему герцогу и его высочеству Октавию. Особенно его высочеству Октавию. Ничего удивительного: светловолосый, сероглазый и слегка пухленький, Тави неизменно приводил большинство дам в состояние умиления, по крайней мере до тех пор, пока не разбивал очередную чашку или не падал с крыльца, красиво зацепившись за собственную ногу. В последнее время Робер стал подозревать, что свою неуклюжесть принц преувеличивает намеренно, когда хочет избавиться от липко-ласковых взглядов и слюняво-почтительных вздохов. Анна вряд ли стала бы над ним сюсюкать, она просто хотела помочь, и нечего искать здесь двойное дно, и всё же…
…И всё же почему он то и дело вспоминает о ней? Смеющийся взгляд из-под тёмных ресниц, тонкая рука, пододвигающая к нему изящный серебряный поднос с невесомо-хрупкими чашечками, «видеть вас в моём скромном жилище – честь для меня» – всё это странно беспокоило и будило в душе что-то давно даже не забытое – исчезнувшее.
…Пожалуй, он не слишком удивился бы, не найдя ни дома, ни хозяйки, но светлый домик с зелёными ставнями стоял на своём месте. Анна вышла навстречу, не успел он ещё и спешиться, улыбнулась, сказала, что увидела Монсеньора в окно и посмела надеяться, что он не проедет мимо. Робер, тоже улыбаясь, ответил что-то куртуазное, галантно поцеловал женщине руку и немедленно принял приглашение войти. Шадди или вино, спросила Анна, шадди, хотел ответить он и запнулся, пойманный какой-то неясной тревогой. Выбери вино и успокойся, шептало что-то внутри, а горечь морисского ореха опять потянет за ниточки память, ты ведь не хочешь этого, никак не хочешь, ты так долго забывал…
– Монсеньор?
– Шадди, Анна, благодарю вас.
Хозяйка извинилась и вышла в кухню. Робер, подождав с полминуты, последовал за ней. Слуг в доме, судя по всему, не водилось – Анна, достав небольшую ручную мельничку, молола зёрна сама. Робер, присев в углу, наблюдал за её спокойными плавными движениями. Это было приятно и дарило покой и странное умиротворение, как и поплывший вскоре по кухне знакомый запах, как и завязавшийся постепенно разговор, такой простой и ничего не значащий.
…– Вы живёте одна?
– Да, Монсеньор. Вас это удивляет?
Он пожал плечами. Пожалуй, не слишком. Куда больше он удивился бы, узнав, что у неё есть муж, престарелая бабушка и туча каких-нибудь малолетних племянников.
– Ваш дом совсем близко от дороги, – выкрутился Робер, – а времена нынче неспокойные.
– Неспокойные? – Анна широко распахнула глаза. – Но, Монсеньор, кто станет покушаться на одинокую безобидную женщину? Тем более теперь, – она вновь улыбнулась, – когда вы стали частым гостем в моём доме. Вы меня защитите.
Вы защитите. Вот как. Ну что же вы, герцог, будьте решительнее. Вам недвусмысленно дают понять, что в этом доме вы можете рассчитывать на большее. Разумеется, в обмен на защиту и покровительство.
– Скажите, Анна, вы были замужем?
– Это было… давно. – Она опустила свою чашку на стол и провела кончиком пальца по ободку. – Вы ведь наверняка уже наводили обо мне справки, Монсеньор. У меня нет мужа, и я живу одна. По хозяйству мне помогает девушка из деревни – той, что за холмом. Её зовут Люси, она приходит рано утром, а уходит – когда я скажу. Сегодня я отпустила её пораньше. Если мне нужно починить крышу или прочистить дымоход, Люси зовёт своего жениха или отца, эти достойные люди бывают рады помочь. Вы хотите знать что-то ещё?
– Мы… не могли встречаться с вами раньше?
Анна встала, повернувшись к нему спиной, пошевелила угли в жаровне.
– Вряд ли, Монсеньор.
– Вы уверены? – сам он точно не был ни в чём уверен. В горле отчего-то пересохло, Робер поспешно допил то, что оставалось у него в чашке, и налил ещё. – Вы… быть может, вы прежде жили в Олларии? С мужем?
– Мне приходилось бывать в разных местах, Монсеньор, наши пути могли пересекаться, но я не думаю, что вы были знакомы с господином Форе и его супругой.
– Прошу меня простить…
Лэйе Астрапэ, он ведёт себя чудовищно. Анна сейчас выставит его и будет абсолютно права.
Но Анна молчит, а ему почему-то отчаянно хочется увидеть её глаза. Прямо сейчас.
Робер встал и, обогнув стол, подошёл к женщине. Протянув руку, коснулся затянутого в чёрное локтя.
Анна обернулась – слишком резко, оказавшись лицом к лицу с ним. Омуты тёмных глаз, чуть дрожащие губы – полуоткрытые, такие зовущие, ну же, поцелуй их, ты этого хочешь, как и она, давай же, ты за этим и приехал, поцелуй, и всё станет, как тогда…
Нет!
Робер отшатнулся. В висках слово набат гремел, спина и загривок были мокрыми, а сердце колотилось так, что, казалось, вознамерилось пробить рёбра и выскочить наружу. Анне вряд ли понравится такое на её чистой кухоньке… Он машинально положил на грудь ладонь, загоняя сердце обратно.
Оно послушалось, хоть и не сразу. Робер перевёл дыхание, посмотрел на хозяйку дома.
– Сударыня, – губы шевелятся как чужие, и в голове пустота, только боль, и никаких мыслей, – боюсь, я сегодня неважный собеседник и совсем невежливый гость. Мне лучше откланяться.
– Как вам будет угодно, герцог, – она встревожена и, кажется, впервые называет его не «монсеньором». – Вы дурно себя чувствуете? Быть может, воды?
Бедная Анна, она точно решила, что он либо серьёзно болен, либо просто не в своём уме, и, похоже, недалека от истины.
– Вода вряд ли утолит мою жажду, сударыня, – он кое-как улыбается и подносит её холодные пальцы к губам. – Разве что ещё глоток вашего потрясающего шадди…
– Вы же обещали, – Анна мягко высвобождает руку и укоризненно смотрит на него, – вы обещали не пить так много шадди. Как не стыдно забывать о данном слове, герцог?..
Улыбнуться второй раз получается легче. Улыбнуться, сбежать с крыльца, отвязать от изгороди коня. Попрощаться с хозяйкой, вскочить в седло и пустить Дракко-младшего кентером, чтобы вечерний ветер остудил пылающий лоб, как следует проветрил голову, выдул бы оттуда все дурацкие мысли…
…Осознание накрыло его рухнувшим на голову пыльным мешком. Робер кое-как доехал до ручья, плеснул в лицо водой, прижался лбом к бугристому стволу старой ивы. Дракко ткнулся мордой в плечо, фыркнул вопросительно. Робер не ответил.
Он ничего не обещал Анне.
Не ей.
И не сейчас.

***
Эпинэ не любил надолго расставаться с Октавием, но когда приехавший со свитой Эрвин сообщил, что его высочество ждут в столице, герцог испытал почти постыдную и несвойственную ему радость. Это было неправильно и казалось почти предательством по отношению к племяннику, но поделать с собой Робер ничего не мог. Напомнив попробовавшему было закапризничать Тави о том, что наследнику престола часто приходится делать то, что должно, а не то, что хочется, он выпроводил принца вместе с «кузеном Эрвином» в Олларию и выдохнул с облегчением.
Облегчение, впрочем, оказалось обманчивым. Непонятное настроение не отпускало – смутная, неясная тревога, нарастающее возбуждение, ощущение, что нужно спешить, куда-то бежать, что-то делать… Робер машинально тёр запястье – просто привычка, просто жест, оно не кровило и даже не болело. Происходящее касалось только его и не имело отношения ни к Алве, ни к остальным Повелителям.
Об Анне он старался не вспоминать. Получалось плохо, но возвращаться в маленький дом у дороги Робер себе запретил. Разумеется, ему всё померещилось – то есть всё, кроме славной хозяйки и прекрасно сваренного шадди.
Нельзя целовать женщину, думая в этот момент о другой! Нельзя, по крайней мере – так. Это было бы мерзостью, подлостью и предательством по отношению к обеим. В его жизни и так хватило морока и обманчивых, слишком ярких снов, не бывших на самом деле снами. Попробуй он сейчас остаться с Анной, он рано или поздно, скорее всего, возненавидит её за то, что она – всего лишь она, а потом и вовсе свихнётся.
Если ещё не свихнулся.
Раньше он думал, что всё же не свихнулся.
По крайней мере он всегда помнил, что Марианны нет.
Когда-то казалось – без неё он не сможет жить. Оказалось, смог, и даже не так уж плохо. Только внутри, где-то там, где раньше была любовь, теперь всё время оставалась пустота. Был Талиг, были соратники, друзья, Тави. Были другие женщины. А её не было.
Анна мало походила на покойную баронессу Капуль-Гизайль – не считать же, в самом деле, сходством чёрные волосы, тёмные глаза да странно созвучные имена! И всё же тогда он едва не поверил на какой-то безумный миг... Из-за чего? Из-за нескольких слов, которых теперь даже вспомнить толком не удаётся – в самом ли деле она говорила именно это, или он перепутал, додумал, сочинил то, чего не было?..
«Вы же обещали…»
Сидеть на месте стало совсем невмоготу, непонятное беспокойство крепло, и Робер, пройдя по гулким и отчего-то опустевшим коридорам замка, спустился на конюшню. Из своего денника фыркнул Дракко-старший, потянулся рыжей с сединой мордой. Что, приятель, тебе тоже неспокойно? Ещё бы, ты меня всегда понимал… Прости, дружок, но сегодня я тебя с собой всё-таки не возьму.
Когда он седлал коня, послышался отдалённый раскат грома. Сухая гроза? Странно, их давно не случалось… Твари Закатные, сколько можно видеть во всём знаки и знамения! Хорошо, что Тави уехал – принц, несмотря на свой солидный возраст, гроз изрядно побаивался и норовил переждать их где-нибудь поближе к дядюшке.
Эпинэ усмехнулся и взлетел в седло.
Холмы, дорога, роща, поля. Где-то здесь ему много лет назад удалось избежать засады, где-то здесь бился в пыли конь Жюстена Марана, рядом всхлипывал и размазывал по лицу кровь сам Жюстен. Погибнуть в девятнадцать лет – зачем? Глупый вопрос. А зачем гибнут в шестнадцать, в тридцать и в шестьдесят? Одни – по дурости, другие – из-за денег, третьи – из-за собственного благородства и чужой подлости.
Снова громыхнуло, на этот раз ближе и сильнее. Налетевший ветер рванул полы плаща, бросил в лицо смешанную с первыми каплями дождя дорожную пыль. Похоже, гроза будет самой настоящей, а он, если не поторопится домой, вымокнет до нитки…
Робер, ещё не до конца понимая, что делает, дал Дракко-второму шенкелей. Жеребец рванулся вперёд, в ушах засвистело, ветер ударил в грудь, сбилось дыхание. Он должен спешить. Он должен, наконец, понять!
Он был на полпути к дому Анны, когда висящие над головой тучи разразились честным ливнем, да таким, что стало почти не видно дороги. Конь несколько раз оглядывался на хозяина, словно спрашивая – ты уверен, что нам надо дальше? Что мы не хотим в конюшню, туда, где сухо и тепло, где восхитительно пахнет свежее сено? Робер не был уверен, он просто знал, что если не решится сейчас, не узнает никогда…
Спешившись у калитки, – разумеется, запертой, – он перегнулся через невысокий забор и нащупал щеколду. За потоками дождя Робер видел смутный свет в окнах второго этажа. Значит, она ещё не спит. Значит, сейчас он её увидит. Если, конечно, откроет эту проклятую задвижку!
Дракко жалобно ржёт, щеколда поддаётся и Робер, оскальзываясь на жидком месиве, в которое превратилась дорожка, взлетает на крыльцо. В дверь он даже не стучит – колотит, так что заглушает, кажется, даже очередной громовой раскат.
Он успевает ещё подумать, что ночью, в такую погоду и на такой стук ни одна здравомыслящая женщина ему не откроет, когда дверь распахивается. Анна не удивляется – словно никого другого и не думала здесь увидеть. Быстро говорит, перекрикивая шум ливня:
– Справа от вас конюшня, отведите лошадь туда! Я пройду через дом и отопру вам.
Робер даже не сразу понимает, о чём она. Послушно поворачивается направо, кое-как находит обещанную конюшню. Она маленькая и тесная – бывший сарай с парой стойл, зато там сухо. Дракко недовольно фыркает и переступает ногами. Он грязный от копыт до кончиков ушей, и сам Робер, должно быть, не лучше. Пока он обтирает коня, Анна стоит рядом, держа большой и неудобный фонарь, потом показывает, где взять сено и овёс, а увидев, что Робер закончил, кивком головы приглашает за собой.
В маленькой гостиной – той самой, где они сидели тогда с Октавием – женщина зажигает свечи, от которых по стенам мечутся весёленькие бодрые тени.
– Снимайте плащ, – велит она. – Я сейчас разожгу камин, вам надо согреться. Снимайте, ну же!
Почему-то она не спрашивает, зачем он приехал, и это к лучшему, потому что Робер всё равно не знает, что отвечать. На полу – грязные следы от его сапог, там, где он стоит, уже успела натечь небольшая лужа. Мокрый и заляпанный грязью плащ, который он послушно успел стащить с плеч, оттягивает руки. В груди постепенно расползается холодная обморочная пустота. Лэйе Астрапэ, что он тут делает? Зачем? Вломился среди ночи, словно какой-то…
– Да положите же, наконец! – похоже, вид у него очень дурацкий, потому что Анна подходит, высвобождает многострадальный плащ из его стиснутых пальцев, отбрасывает куда-то в сторону. Заглядывает в глаза:
– Робер, что-то случилось?
Чужие руки. Чужое лицо. И только взгляд – родной. И голос. Даже не голос – тон. И сам вопрос.
Память захлёстывает с такой силой, что ему кажется – он сейчас захлебнётся.
– Это же ты! – отчаянно не-то-спрашивает-не-то-просто-кричит Робер, сжимая тонкие плечи. – Ты?!
Наверное, он делает ей больно, но она почему-то не пытается отшатнуться или вырваться.
Только на запястья его ложатся тёплые ладони.
Кивает.
Шевелятся дрогнувшие в улыбке губы.
– Да.

***
– Это в самом деле ты?
Робер зарывается лицом в чёрные волосы, вдыхает её запах – незнакомый. Руки тоже ничего не узнают. Прижавшаяся к нему женщина – чужая, но вопреки всем доводам рассудка отпускать её он не хочет. И знать ничего не хочет. Почти.
– Я думал, ты…
– Умерла, – она спокойно кивает. – Да, всё так и было. Но иногда можно вернуться даже оттуда.
– Иногда?.. – кажется, он спрашивает о чём-то не о том. Но ему в самом деле плевать сейчас, где это самое «оттуда» – в Рассвете ли, в Закате, в пресловутом Лабиринте, где-то ещё… Важно только, что она здесь.
– Если очень хочешь, – она снова прячет лицо у него на груди и вдруг смеётся: – Четверо, до чего же ты мокрый! Не мог подождать хотя бы, пока дождь кончится?
– Прости… – Робер глупо улыбается. – Не мог, в самом деле не мог. Мне казалось, я с ума схожу. Вижу тебя в первый раз, а сам знаю, что это ты… Чушь какую-то несу, да? – она не отвечает, только гладит его по плечу, и он признаётся: – Я всё-таки не понимаю…
– Я тоже. Вероятно, новое тело – это достаточная плата за то, чтобы вернуться к тебе.
– Плата? Кому?
– Четверым. Мирозданию. Никому, в конце концов… Я не знаю, Ро. Если хочешь, расспроси Алву.
– Алву? При чём здесь?..
А ведь Рокэ долго пропадал где-то, как раз тогда, когда мир вздумал окончательно сыпаться в пропасть… Один. И Валме темнил в ответ на любые вопросы о господине регенте… Тогда это не казалось Роберу странным, мало ли какие дела и планы у этих двоих, о которых не положено знать ему.
– Хочешь сказать, он тоже?.. но он же… такой, как и был.
– Значит, он заплатил чем-то другим, только и всего.
– Марианна…
– Анна, Робер. Всё-таки Анна. Тебе придётся привыкнуть.
Они так и стоят, обнявшись, посреди комнаты. Платье Марианны… Анны уже промокло спереди, Робер понимает, что это свинство с его стороны, но разжать руки сейчас выше его сил. А она, кажется, даже не замечает. Перебирает его волосы, обводя пальцами ухо, скользя по краю скулы. Робер прикрывает глаза, вспоминая давно забытые ощущения, купаясь в них.
– Хорошо, – обещает он, – я привыкну.
Закатные твари, если она будет рядом, он привыкнет к чему угодно.
– Ты вернулась ради меня?..
Она знакомо поджимает губы:
– Быть может, ради Констанса с его антиками? Или ради Валме? Или?..
– Ну уж нет! – он хохочет и подхватывает её на руки. – Им всем придётся держаться подальше от моей жены!
– Сумасшедший! – она тоже смеётся, обнимая его за шею. – Ты запрёшь меня в самой тёмной башне своего замка?
– У меня в замке нет тёмных башен, и ты скоро сама это увидишь. Только… это и правда ты?
– Неужели, чтобы ты поверил, мне придётся снова взяться за поднос?

@темы: Робер Эпинэ, ОЭ, фанфик

---

Автор и хозяин дневника ещё, как ни странно, жив и даже писать не перестал.
"Я работаю, только очень медленно. Со стороны это выглядит как будто я лежу", - как-то так, да. Особенно со стороны, потому что куча набросков, из которых пока далеко не все желают доводиться до ума, видна только мне
В новогодние каникулы честно собиралась закончить, наконец, большую главу про Раймона и выйти на финишную прямую фика или, по крайней мере, его части (как получится. До сих пор пока не уверена, что вторая часть нужна. Хотя придумана она давно, раньше первой. Здравствуйте, я автор-фикрайтер, и я немного псих )
Но нет - сплошной Новый год вокруг, ёлки, огоньки, собственное настроение и зимние истории от чудесной  Флоризелла - потребовали срочно написать о том, как Раймон с папочкой празднуют Зимний излом. Да, в Хексберг. Да, с ёлкой. Да, никанон
Короче, теперь у меня есть почти готовая совершенно отдельная история про новогодний Хексберг, пару фрагментов из неё я даже выложу сейчас сюда, только под кат уберу, чтобы глаза не мозолили тем, кто читать не захочет. Её надо доделать побыстрее, а то зима кончится и про праздники уже ни писать, ни читать не захочется. И возвращаться к хронологическому повествованию
И есть внезапно написанный текстик про Робера. Вот уж воистину внезапно, я с его главкой - единственной - в "Раймоне"-то намучилась, а тут вдруг. Тоже выложу отдельным постом. Пусть всё тут будет)

Новогодний Хексберг, если вдруг кому

За окном хрипло и нахально проорал петух. В ответ на его вопль где-то с грохотом распахнулись ставни и следом раздался характерный звук, который бывает, если запустить из окна каким-нибудь тяжёлым предметом. Петух заорал ещё раз, коротко и возмущённо, и заткнулся.
Рамон хихикнул и выбрался из-под одеяла.
Первое утро в Хексберг встретило его жиденьким туманом и невразумительной утренней серостью, лениво просачивавшейся через оконные стёкла. Поёживаясь – жарко натопленная вчера комната к утру изрядно выстыла, – мальчик торопливо оделся, причесался пятернёй, мимоходом глянул на себя в зеркало и, решив, что все утренние приличия соблюдены, выскользнул из комнаты.
В доме было тихо – взрослые, похоже, ещё спали. Ха, вот уж не удивительно! Его, уставшего с дороги и осоловевшего после сытного ужина и нескольких глотков горячего вина со специями, выпроводили в постель рано, да он и не возражал. Среди ночи сильно захотелось пить, а в комнате, в темноте да спросонья, Рамон кувшина с водой не нашёл и отправился на поиски кухни. Дом рэя Вальдеса был намного меньше алвасетского замка, но мальчик всё равно чуть не заблудился. Выручил встреченный слуга, назвавшийся Дитрихом. Он весело удивился, что маленький гость не воспользовался звонком, но на кухню отвёл, дал напиться и даже проводил обратно. Дитрих, несмотря на поздний – а скорее, даже ранний – час, совсем не казался сонным, он нёс корзину с пустыми бутылками, а из полуприкрытых дверей гостиной на втором этаже лился свет и доносились мужские голоса, смех и звон бокалов. Что-то громко, но неразборчиво сказал отец, ответом ему был взрыв хохота, от которого задрожали стёкла. Рамон тоже хихикнул, зевнул и пошёл досыпать.
Так что теперь было совершенно ясно, что в такую рань ни соберано, ни хозяин дома из своих комнат не покажутся, но терять из-за этого время зря мальчик не собирался. Для начала он сходит на конюшню, проведать лошадей, а там будет видно, чем ещё можно заняться в этом городе.
Лестница, по которой он спускался, была широкой и скрипучей. Рамон одним прыжком миновал несколько последних ступеней и едва не столкнулся нос к носу с вышедшей ему навстречу девочкой.
Девочке на вид было примерно столько же лет, сколько и ему – может, самую чуточку поменьше. Строгие серые глаза, высокий и чистый лоб, тёмно-зелёное платье с аккуратно расправленными оборками. И косы. Очень толстые, светлые, переброшенные на грудь, с пушистыми кончиками. У Рамона даже руки зачесались, так захотелось их потрогать.
– Доброе утро, – девочка заговорила первой, и голос у неё оказался неожиданно низким. – Надеюсь, тебе хорошо спалось на новом месте. Кузен Ротгер говорил, чтобы я не приставала к тебе хотя бы до полудня, но я почему-то так и думала, что ты проснёшься раньше.
– Д-доброе утро, – слегка растерялся от такого напора Рамон. – Простите, сударыня, но с кем имею честь?
– Я Лина, – девочка поправила толстую косу и протянула ему руку.– Лина Вейзель.
– Рамон Алвасете, – вот замечательно, и что с ней теперь делать? Целовать глупо, пожимать, как мальчишке – тоже… Рамон осторожно взял чистую тёплую ладошку в свою, покачал. Пальцы Лины были крепкими, почти как у мальчишки.
– Я знаю, – девочка вдруг заулыбалась, как будто он сказал что-то весёлое. – Ты – сын герцога Алва, и вы вчера приехали к нам на праздники. Пойдём, я покажу тебе город. Или хочешь сначала позавтракать?
– Не хочу! – Рамон улыбнулся в ответ и почувствовал, как сковавшая было его неловкость стремительно испаряется. Кажется, первое утро в Хексберг начиналось совсем неплохо.

***
– Вон там живут Аларконы… а дальше – Таннеры… А вон тот, с красной черепичной крышей, – дом альмиранте… Он с эскадрой сейчас в рейде, – не дом, разумеется, а господин Альмейда, – но должен вернуться со дня на день. На Излом все моряки собираются обязательно собираются в Хексберг...
– ...Собираются на вершине горы, поют, пляшут, жгут костры и пьют, – закивал Рамон. – Я знаю, мне отец рассказывал. Лина, а до моря далеко? Мы ехали вечером, да ещё с какой-то другой стороны, и я ни кошки не понял.
– Мы и идём к порту, – кивнула Лина (и косы качнулись). – А вы… с герцогом разве прибыли не на корабле?
– На лошадях. Мы же из Олларии. Послушай, – вдруг сообразил мальчик, – а почему я вчера тебя не видел?
Он тут же пожалел, что спросил – вдруг она их встречала, а он, сонный растяпа, просто не заметил? Но Лина ответила, разом рассеивая все его сомнения:
– Потому что кузен Ротгер запер меня на целый день в комнате. В наказание.
– Тебя?! За что?! – Рамон вытаращил глаза. Рэй Вальдес никак не производил впечатление человека, который мог кого-то наказать, тем более – эту девчонку с её невозможными косами и строгим взглядом.
– За петрушку, – отрезала Лина и, видя, что мальчик по-прежнему ничего не понимает, вздохнула: – Есть тут одна… госпожа Ригель. Высоченная, худая, как щепка, сутулая и страшно противная. Всюду суёт свой нос и просто обожает сцепиться с кем-нибудь из соседей. Её даже бургомистр стороной обходит. А у неё есть сын примерно твоих лет. Здоровенный, толстый, как амбарный кот, а характером весь в мамашу. В прошлом году я его оттаскала за уши, когда он полез к моим племянникам. Госпожа Ригель на меня наябедничала, конечно, но Хуберт – его Хубертом зовут, кстати, – так вот Хуберт надолго запомнил, что со мной лучше не связываться.
Рамон с уважением покосился на свою новую знакомую. Лина шагала рядом, сердито дёргая застёжку тёплого плаща и отдувая от лица выбившуюся из косы прядь светлых волос. И ведь вовсе не хвасталась, просто рассказывала, как было.
– Ну вот. А вчера утром мы с Мартой – она у кузена готовит – шли от зеленщика. А там Хуберт. А у него в руках извивается кто-то маленький и орёт так, что уши закладывает и в животе всё сжимается. Я даже не разглядела сначала, котёнок, щенок или птица какая-то… У меня корзинка с зеленью в руках была, я её уронила, пучок петрушки схватила, большущий такой – и к нему. И этим пучком ему по щекам… Корешками… Он орёт не хуже котёнка, убежать пытается, а со страху не видит, куда. Шлёпнулся в грязь, ногами по земле колотит, мне передник весь забрызгал. И тут, откуда ни возьмись, мамаша его прибежала. Ах дитятко, ах бедное, ах, кто тебя обидел! Ухватила меня за руку и домой потащила. Жаловаться. Хорошо, следом Марта прибежала, рассказала, как было дело. Ротгер этой госпоже Ригель говорит: «Сударыня, клянусь вам принять меры». Она обрадовалась, а он продолжает: «Я немедленно объясню своей кузине, что переводить по таким поводам свежую зелень – непростительное расточительство, и покажу ей, как следует поступать с юными живодёрами и прочими любителями отыграться на тех, кто слабее, чтобы надолго отбить у них охоту заниматься подобными делами». Госпожа Ригель даже не сразу поняла… А пока она глазами хлопала, Ротгер её под локоток – и за дверь выставил. Потом вернулся и говорит: «Ну, дорита, вы превзошли саму себя. Ступайте в свою комнату и учитесь вести себя, как настоящая эрэа».
– Но это же нечестно! – возмутился Рамон. – Ты же правильно задала трёпку этому… Хуберту!
– Ротгер и не возражал, – Лина пожала плечами, отчего косы опять шевельнулись. – Но он сказал, что оставить Марту без свежей зелени для ужина тоже было нечестно, поэтому придётся страдать. Ещё и книжку подсунул, чтобы страдалось правильно… «Житие святой Октавии». И где только нашёл…
– Ууу, – сочувственно вздохнул Рамон. – Я читал. Скучная, конечно, но бывают и хуже…
– Ну ещё бы, – Лина вновь улыбнулась краешком губ. – Вообще-то не такое уж и ужасное это наказание. Мне только жаль было, что я не смогу встретить гостей, но кузен Ротгер сказал, что любое наказание предполагает лишение чего-то желанного, а иначе какой в нём смысл, и к тому же вы приедете поздно, ты наверняка устанешь и раньше полудня…
– Да, я уже слышал, – невежливо перебил Рамон. Сколько можно слушать про то, как он, точно младенец какой-то, устанет с дороги и будет не в состоянии встать с постели! – Лина, а ты всегда живёшь здесь, с кузеном? – спросил он первое, что пришло в голову, чтобы сменить тему разговора.
– Вообще-то я живу с мамой и братьями в Бергмарк, – пояснила Лина. – Но мама считает, что мне полезен морской воздух, поэтому мы с ней часто приезжаем сюда. А иногда она даже оставляет здесь меня одну, если кузен Ротгер не в море и может за мной присматривать, хотя, – Лина лукаво улыбнулась, и на правой щеке у неё появилась ямочка, – это ещё вопрос, кто из нас за кем присматривает.
– А где сейчас твои родители? В столице, да? – понимающе улыбнулся Рамон.
Девочка снова поправила выбившуюся из-под меховой опушки капюшона прядку.
– Мама в Придде с моей старшей сестрой и её мужем. Они тоже должны приехать к праздникам. А отец погиб ещё до моего рождения, – очень спокойно ответила она. – Генерал Вейзель, ты, должно быть, о нём слышал.
Морозное зимнее утро разом померкло, даже снег под вышедшим из-за туч солнцем перестал искриться. Рамона как будто пыльной подушкой по голове огрели. Имя генерала Вейзеля ему было знакомо ещё с Варасты, где покойного артиллериста вспоминали немногим реже, чем Савиньяка и Дьегаррона. И ведь Лина же сразу представилась, а он засмотрелся на её косы и пропустил мимо ушей знакомую фамилию. Перевёл разговор, дурак несчастный…
– Слышал, конечно… Лина… – рот будто бумагой забили, но он всё-таки выговорил: – Извини…
– Да перестань, ты же просто спросил, – Лина дёрнула плечом. – И потом, я не так уж горюю, всё-таки я его совсем не знала. Кстати, мой отец очень уважал и любил твоего. Меня даже назвали в его честь.
Рамон потряс головой, пытаясь уразуметь смысл последней фразы. Смысл отчаянно сопротивлялся и не желал даваться в руки. В честь кого назвали Лину?.. Заметив его замешательство, девочка возвела глаза к небу:
– Прости… Мама столько раз рассказывала всем эту историю, что мне кажется, будто её должны знать все в Талиге. Мои родители думали, что у них будет мальчик, но, поскольку у меня восемь братьев, выбрать имя было довольно сложно. И последним папиным желанием перед смертью было, чтобы его младшего сына назвали Рокэ. Мама так и собиралась поступить, но родилась я… Честно говоря, думаю, это к лучшему, всё-таки «Рокэ Вейзель» – это уже чересчур. Так вот, когда я родилась, меня чуть было не назвали Юлианой, как маму, но тут кто-то вспомнил, что у кэналлийцев есть женский вариант имени Рокэ. Так что меня назвали Рокэлиной, но это очень длинно и не слишком мне подходит, поэтому полным именем меня зовут примерно раз в год. А тебя назвали в честь альмиранте? Они с господином Первым маршалом ведь друзья, верно?
– Угу, – бормотнул Рамон, не желая вдаваться в подробности, но потом неожиданно для себя добавил: – И в честь отцовского брата. Он умер, когда был маленьким… ну и вот.
Он и сам не знал, зачем соврал этой девчонке, да ещё и дважды. Но за её именем стояла целая история, а у него… адуанам, а после и кэналлийцам было удобнее звать его на свой лад, а не так, как он привык до этого. А если бы имя ему и правда выбирал отец? Кем бы он был тогда – Алваро, Гонсало, Карлосом или вовсе Рамиро? А мог бы герцог Алва назвать сына в честь одного из лучших друзей и одновременно покойного брата? Наверняка мог!
Лина, подождав немного и убедившись, что продолжения истории не последует, кивнула – качнулись пушистые кончики кос – и принялась рассказывать про отбитого у толстого Хуберта зверя, оказавшегося котёнком примерно трёх месяцев от роду. Марта принесла его с собой, и он сначала забился на кухне под ту самую корзинку и не желал выходить, а потом осмелел, выбрался, попил молока и дал себя погладить, и даже выкупать, и перевязать повреждённую лапку, а сегодня с утра уже носился по комнате и ловил свой хвост. И кузен Ротгер предложил назвать его Пиратом. Рамон в ответ рассказал про Пако, не забыв объяснить, почему его так зовут. Лина сперва фыркнула от смеха, но потом, посерьёзнев, заметила, что так шутить нехорошо, но безответственные мальчишки этого, конечно, не понимают. Рамон поинтересовался, кого это она считает безответственным мальчишкой – его или, может быть, Первого маршала Талига, который кошачье имя очень даже одобрил? Лина уже открыла было рот, чтобы ответить, но вдруг замахала рукой кому-то, шедшему им навстречу.
– Я же говорила, я говорила, что к праздникам все вернутся!
Рамон глянул – и сорвался с места, разом забыв про спор и даже про девочку.
– Дя-дюш-ка Ра-мо-о-он!

@темы: оэ, фанфик, Раймон, планы

---

Раймон. Продолжение:)

…Тёзка слушал, затаив дыхание и приоткрыв рот. Только под конец истории расхохотался, запрокинув голову и вскинув коленки – чуть не полетел с сундука. Отсмеявшись, снова выпрямился и спросил, весело блестя глазами:
– И что? Вам совсем не попало?
– Нет, – Рамон махнул рукой. – В конце концов, всё ведь закончилось благополучно. Живой и голодный Росио убедил в этом матушку как нельзя лучше. Хотя, конечно, нам повезло, что соберано Алваро не было дома…
– Это ему не попало, – раздался вдруг над ними знакомый голос. – А нам с Карлосом влетело от отца по первое число, когда он вернулся.
Рамон-младший вздрогнул от неожиданности. Альмейда успокаивающе положил ему ладонь на плечо и обернулся к некстати подкравшемуся соберано:
– Даже так? Карлито, по-моему, ничего не говорил…
– Ему не пришло бы в голову жаловаться на отца, тем более спустя время. Но соберано Алваро был весьма им недоволен.
– Потому что вы чуть не потерялись? – высунулся из-под адмиральской ладони тёзка.
– Потому что Карлос запаниковал и не сделал ничего толкового, чтобы исправить положение.
– Подумаешь… Всегда старшим достаётся, – с досадой дёрнул узким плечом мальчишка.
– Вообще-то, юноша, – Рокэ небрежным жестом поправил воротник рубашки, – как я только что сказал, досталось нам обоим. Твой дед был человеком справедливым. Он счёл, что если мне хватило самоуверенности и нахальства, чтобы сбежать от брата и добраться до игрушек, которые мне так приглянулись, то их должно было хватить и на то, чтобы вернуться назад, не теряя при этом достоинства.
– И вам надрали уши?! – оживился тёзка.
Рамон не выдержал и хмыкнул. Рокэ приподнял бровь:
– Мне показалось, или ты был бы рад этому обстоятельству?
Скулы и уши у мальчишки мгновенно налились красной краской. Он, смутившись, опустил голову, уткнувшись взглядом в доски палубы.
– Не был бы… – донеслось спустя несколько секунд из-под закрывших его лицо волос, негромко и сипловато.
Альмейда, пряча улыбку, – было одновременно и смешно, и жалко парнишку – повернулся к Рокэ, который внимательно и без улыбки смотрел на сына.
– У тебя ведь есть младшие братья? – спросил он у опущенной макушки мальчика.
– Брат, – буркнул Рамон. – И сестра.
Уши его постепенно приобретали нормальный оттенок, но головы мальчик по-прежнему не поднимал, сидел, перекинув через сундучок одну ногу и теребя в пальцах что-то, висевшее на тонком чёрном шнурке у него на шее. Он часто так делал, но альмиранте ни разу так и не удалось разглядеть, каким это амулетом обзавёлся маленький тёзка. Росио после смерти отца тоже таскал на шее то герцогские цепи, то древние знаки, однако его отпрыску ничего из этого пока не подходило ни по возрасту, ни по статусу…
– Что это у тебя? – спросил адмирал, надеясь одновременно удовлетворить своё любопытство и отвлечь тёзку от его промаха.

***
– Брат и сестра, – поправил Раймон, испытывая одновременно стыд и жгучую благодарность к отцу, который не обиделся и правильно догадался, отчего он ляпнул очередную глупость.
…В тот раз, когда трёхлетняя Ирха, обидевшись на него за что-то, сбежала и пряталась полдня в загоне с козами, илло всерьёз разозлился и пообещал выдрать бестолкового пасынка. Раймон перепугался за сестрёнку и в самом деле чувствовал себя виноватым, но, увидев, как отчим снимает с крюка верёвку, на которой водил особо глупого и бодливого козла, взвыл. За ним дружно взвыли младшие. Мама до этого тоже распекала его, но тут цыкнула на малышню, отстранила илло, взяла Раймона за шиворот и выставила во двор, сунув в руки чёрствую лепёшку и дополнив угощение чувствительным шлепком. До вечера с ним больше никто не разговаривал, и он, забравшись на крышу, долго и со вкусом ревел, а наревевшись, уснул там же, свернувшись калачиком, и дрых, пока мама не разбудила его доить коз. А через два дня в деревню приехали талигойцы…
Раймон вдруг подумал, что отцовские методы воспитания, в общем, не сильно отличаются от маминых. Это было неожиданно, но понять, как относиться к этой мысли, мальчик не успел – от раздумий его отвлёк голос альмиранте:
– Что это у тебя?
Раймон не сразу сообразил, что, забывшись, опять ухватился за висящий на шее шнурок. Он машинально сжал пальцы, но было уже поздно. Пожалуй, не будь рядом отца, можно было бы и рассказать, но он стоял в двух шагах и никуда не собирался, более того, смотрел с явным интересом.
Ну и ладно.

***
Застигнутый вопросом врасплох, мальчишка поколебался несколько секунд, но потом высвободил из-под ворота шнурок и протянул на раскрытой ладони что-то маленькое и круглое. Присмотревшись, Альмейда понял, что это пуговица. Обычная, ничем особым не примечательная, судя по всему, от военного мундира – серебряная, с отчеканенным на ней Победителем Дракона…
– Это пуговица, – подтвердил очевидное тёзка в ответ на его удивлённый взгляд.
– Зачем она тебе? – недоумённо поднял брови альмиранте.
– Ну… так просто, – мальчик чуть заметно пожал плечами. – Просто она всегда со мной. Я её нашёл… там, где раньше жил.
– В Тронко?
Снова заминка, короткая, но ощутимая. Рамону-младшему явно не хочется отвечать, и Альмейда успевает пожалеть, что затеял этот разговор.
– Нет, на Полваре, – отчётливо выговаривает мальчишка. – Я тогда маленький был, во дворе играл… и нашёл. Она под камушком в земле лежала. Я потёр, а она блестит… Я тогда всю отчистил, долго возился. А она красивая такая стала…
– И что? – улыбнулся адмирал. – Так с тех пор и носишь?
– Так и ношу, – кивнул мальчик. – Юл… один парень хотел у меня её сменять. Отдай, говорит, может, это самого Монсеньора пуговица, я тебе за неё свистульку дам и нож настоящий!
– А ты что же?
– А я говорю, катись со своим ножом. Дурак я, что ли, менять? Если она по правде… Монсеньора… – последние слова он произнёс уже снова угасшим голосом.
Вот оно что… Казалось бы, велика ли ценность найденной где-то в забытой Четверыми деревеньке пуговицы, то ли принадлежавшей, то ли нет Первому маршалу, да ещё для мальчишки, с недавних пор получившего в своё распоряжение Первого маршала целиком? А он носит её на шее, не то как награду, не то как талисман… Не эта ли пуговица сберегла его там, на скальном обрыве? Альмейда был суеверен не больше, но и не меньше других моряков, и хорошо знал, что такие вот незаметные вещицы, подаренные кем-то близким «на счастье» и сбережённые, порой защищают в бою надёжнее любой кирасы.
– Ты позволишь? – Рокэ, подумавший не то о том же самом, не то о чём-то ещё, потянулся было к сыновнему талисману, но задержал руку на полпути.
Мальчик торопливо кивнул. Серебряный кругляш лёг в ладонь соберано. Тот внимательно осмотрел вещицу, тронул большим пальцем. Усмехнулся каким-то своим мыслям и проговорил:
– Такие пуговицы были в конце прошлого круга на мундирах высших офицеров и иногда их адъютантов. В Сагранне со мной таковых было немного, а в вашей деревне – и того меньше. Так что она принадлежала либо и в самом деле мне, либо моему оруженосцу, – Рокэ вновь усмехнулся и сам надел шнурок с пуговицей на шею сыну. – Возьми.

@темы: оэ, фанфик, Раймон

---

Раймон. Новая глава

***

Тёмный нос «Крылатой ведьмы» легко разрезал закипающую бурунчиками зеленоватую воду. Под бушпритом вскидывала навстречу брызгам тоненькие руки и смеялась деревянная девушка с чаяьчими крыльями за спиной. Ветер, весь день ровно гудевший в такелаже, наполнявший заботливо подставленные паруса, игравший матросскими воротниками и трепавший людям волосы, сейчас немного утих, но кораблик всё равно бежал довольно резво.
Маленький тёзка свесился через фальшборт и не то плевал в воду, не то пытался разглядеть что-то на глубине. Ленту, которой он с утра подвязал волосы, давно унесло ветром, и сейчас мальчишка то и дело досадливо дёргал головой, пытаясь отбросить лезущие в глаза и в рот пряди.
Любопытно, с чего это Рокэ решил прихватить наследничка с собой? Альмейда покосился на родича, о чём-то разговаривавшего со шкипером. Соберано, по традиции, мыслями своими поделиться не изволил, только сообщил, что проводит возвращавшегося в Хексберг Рамона до Сеньи, заглянет вместе с ним на верфи – и небрежно кивнул сыну: «Вы, юноша, отправляетесь со мной». Юноша, надо отдать ему должное, отреагировал сдержанно, только глазищи загорелись, что твои бортовые огни.
…Сдержанности, впрочем, хватило ненадолго – оказавшись на борту, Рамон-младший обегал весь корабль, перезнакомился с каждым матросом, сунулся к штурвалу и в конце концов был отловлен бдительным воспитателем на вантах и снят оттуда за штаны. После этого мальчишка унялся, но ненадолго, и вскоре его макушка вновь замелькала между матросами, которым он порывался помогать – как с удивлением и одновременно удовольствием отметил Альмейда, не так уж и бестолково.
– Смотри-ка, и где нахватался!.. – не сдержался он.
Рокэ проследил за взглядом альмиранте и пожал плечами.
– Хуан, – лаконично пояснил он.
– Ах да, Хуан… – о том, что домоправитель Алвы, а ныне воспитатель его отпрыска ходил когда-то на торговом корабле, Рамон напрочь позабыл. Выбор наставника для рэя Алвасете теперь казался ему ещё более удачным, но говорить об этом Алве альмиранте не стал. Усмехнулся, глядя на стройную фигурку, мелькавшую у правого борта:
– Лет через пять я бы взял его в оруженосцы. Но ты же не отпустишь, сочтёшь, что протирать штаны в седле для твоего сына правильнее.
Рокэ коротко улыбнулся и ничего не ответил.

…Тёзка отошёл от борта, сел на принайтованный к палубе сундук, подперев коленом подбородок и задумчиво крутя что-то в пальцах. Поднял голову, встретился взглядом с Альмейдой. Рамону вдруг стало неловко, словно он попался, подглядывая за кем-то. Чувство было абсолютно нелепым, и чтобы от него избавиться, адмирал подошёл к мальчику. Тот весело улыбнулся навстречу:
– Альмиранте, а ветер не стихнет? Шкипер говорит, что если мы будем и дальше бежать, как днём, то прибудем в Сенью даже раньше, чем думали.
– Стихнет – вряд ли, но может перемениться... Хотя весь день дует, как по заказу, идём в полный бакштаг, даже странно.
– Ага, я знаю… А шторма не будет?
– Не похоже. Но свистеть на палубе я тебе всё равно не советую.
Мальчишка с любопытством глянул из-под упавшей на глаза пряди:
– Свистеть? А почему?
– Шторм накличешь – шкипер тебе спасибо не скажет, – хмыкнул альмиранте.
– Ух ты! – тёзка вытянул губы трубочкой, тут же ойкнул и хлопнул по ним ладонью. – А это по правде? А как ещё можно шторм вызвать?
– Ведро за борт уронить или пальцем в небо показывать, только неизвестно ещё, шторм, штиль… или другую беду. Да не вздумай проверять! – спохватился вдруг Альмейда.
Рамон-младший слегка надулся:
– Я что, похож на дурака?
– Ты похож на своего папеньку в столь же нежном возрасте, – усмехнулся адмирал. – А у него уже тогда была страсть влипать во всевозможные истории и приключения.
Мальчишка смешно сморщил нос, почесал его и спросил:
– Значит, вы с… – он ощутимо запнулся, но всё же выговорил с едва заметной ноткой вызова: – отцом… с детства дружите, да?
Альмейда усмехнулся:
– Скорее, с юности… Когда одному двадцать, другому двадцать пять, и у обоих за спиной по нескольку благополучно пройденных кампаний, общий язык найти проще, чем в то время, когда одному двенадцать, а другому семь. В детстве мы были близки с Карлосом… хотя Росио, конечно, всё время крутился поблизости. Он был, в общем-то, славным ребёнком и хорошим братишкой, зря не ревел и не капризничал. Не ябедничал взрослым, даже если ему от нас доставалось. Но, сам понимаешь, всерьёз мы его принимать не могли…
Юный тёзка сидел, обняв руками колени, и покусывал губу, чтобы не рассмеяться. Что это его так развеселило? Слова о том, что великий герцог Алва был когда-то маленьким, и старшие братья не принимали его в свои игры? Ну надо же, мальчонка, похоже, думал, что соберано родился со своей ехидной ухмылкой на физиономии, шпагой в руке и чёрно-белой перевязью через плечо. Как бы не так…
– Помнится, однажды он нас здорово напугал, – альмиранте с хрустом потянулся и сощурился, глядя на тревожно алеющий горизонт. Заходящее солнце окрасило разметавшиеся по небу облачка в лиловый и розовый, таким же казалось и море. – Нам было… постой, сколько же? Мне десять, Карлито двенадцать, а этому, выходит, не больше пяти… Мы считались достаточно взрослыми, и потому могли уже обходиться без нянек. Разумеется, гулять всё равно полагалось в сопровождении воспитателей или слуг… Что ты так смотришь? Конечно, мы излазали все окрестные скалы и гроты, но считалось, что дора Долорес и моя мать об этом не догадываются! А больше всех не догадывался, конечно, соберано Алваро.
Рамон-младший хихикнул. Любопытно, отец всё-таки поговорил с ним про его подвиги на обрыве или не стал? С Росио станется промолчать, а салажонок так и будет считать, что его приключения – великая тайна для дорогого родителя.
– Так вот, – альмиранте подмигнул мальчику и продолжил, – мы много где шастали и не считали необходимым ставить об этом в известность родителей и воспитателей. Правда, на ту ярмарку в Алвасете с нами отправился мэтр… Как же его звали… не то Гальярдо, не то Гальего… Такой высокий дядька, с сутулой спиной и крючковатым носом. Мы точно знали, что удерём от него, как только доберёмся до ярмарки, и он, по-моему, это прекрасно понимал...
И с чего вдруг вспомнилась именно эта история? Откуда, из каких глубин памяти выплыл жаркий день, пятна солнца на белой дороге, запах цветущих гранатов, шагающие рядом с ним братья Алва и танцующие впереди тени – две побольше и одна маленькая?..
…Довольный тем, что его взяли с собой, Росио топал между ними, тихонько пыхтел, стараясь не отстать от старшего брата и его друга, и вертел круглой головой на тонкой шее от одного к другому. Рамон поглядывал на малявку без особого восторга, но и без неприязни – не устал бы только, а то придётся обратно на руках тащить…
На ярмарке было весело и шумно. Гортанные голоса морисских торговцев мешались с родной речью, кое-где звучал почти такой же привычный талиг. Мелькали яркие ткани, пахло специями, где-то трещали кастаньеты и звенели гитары. Карлос, не выпуская руки братишки, нырнул в толпу, Рамон – за ними. Мэтр Гальего (или всё же Гальярдо?) ещё какое-то время маячил за спиной, но потом мальчишки потеряли его из виду. На миг послышалось, что воспитатель окликает их, но Рамон предпочёл счесть, что ему это только показалось.
На сыновей соберано никто не обращал особого внимания – все мальчишки одинаковы, каждого мать принарядила в честь праздника, поди разберись, где тут вихры рэя Каррильо, а где – сына старшего боцмана с рыбачьей шхуны «Котёнок», вчера ошвартовавшейся в гавани после очередного выхода в море!
Они постояли у прилавка, где высокий тощий мориск, замотанный в тёмно-зелёное одеяние, торговал деревянными игрушками. Искусно вырезанные леопарды, львы и пантеры стояли, лежали, припадали на передние лапы, воинственно лупили себя хвостами по бокам и засыпали, свернувшись клубком, подобно большим котам. Карлос долго пялился на казавшиеся живыми фигурки, потом спохватился, глянул на брата. Росио вставал на цыпочки, тянул тоненькую шею, но достать до прилавка всё равно не мог. Карлито сгрёб его в охапку, поднял повыше:
– Смотри, мелкий!
Тот восхищённо замер, приоткрыв пухлые губы, потянулся рукой ко льву, отдёрнул пальцы. Рамон не удержался и фыркнул, Рокэ негодующе зыркнул на него синими глазищами и высунул лопатой язык.
После, для вида с полминуты поискав воспитателя, они потолкались в ряду со сладостями, прокатились на ярко раскрашенной карусели. Рокэ, посаженный на чёрную лошадку, сиял и тихо верещал от восторга, воинственно размахивая правой рукой – левой накрепко вцепился в гриву своего скакуна. Встретились с толпой полузнакомых мальчишек, обменялись приветствиями и добытыми сластями. Потом их занесло в ряды, где торговали тканями и коврами – это было неинтересно, и Карлос, решительно раздвигая толпу плечом, повёл их дальше.
В оружейных рядах было столько всего, что глаза разбегались. Но сунувшись к первому же прилавку, мальчишки натолкнулись на суровый окрик усатого торговца. Рамон поспешно положил обратно на холщовую подстилку короткий кривой кинжал с резной рукояткой, а Карлос, как маленький, отдёрнул руку от пистолета с серебряными накладками. Под немигающим взглядом торговца они торопливо отошли назад, стараясь сохранять независимый вид, переглянулись, разом рассмеялись. Карлос шутливо утёр пот со лба и вдруг спросил:
– А где Росио?
Рамон удивлённо оглянулся. Малыша видно не было.
То, что было потом, застряло в памяти какими-то обрывками. Вот он растерянно бормочет: «Я думал, он с тобой… да подожди ты, найдётся… он там, наверное, у прилавка остался…» Вот – лицо Карлоса, резко побледневшее, с круглыми от страха отчаянными глазами. Вот они мечутся между рядов, подбегают к торговцам, дёргают за рукава горожан: вы не видели мальчика?! маленького, в синей рубашке и чёрных штанишках?!
– Сударь! Сударь, вспомните! Он вот такой, – Карлос с перепугу машет ладонью где-то в районе своего колена, и Рамон осторожно поднимает его руку повыше, – волосы чёрные, как у меня, а глаза синие! Может быть, вы его видели?!
Пожилой ардорец удивлённо и опасливо косится на мальчишек, качает головой и уходит, а они бросаются дальше, к торговке с пёстрыми платками, к толстому мужчине в моряцкой блузе, к двум парням-подросткам… Росио как сквозь землю провалился.
Ярмарка огромная, как тут найдёшь одного пятилетнего малыша. Рамон осторожно предлагает позвать на помощь. Можно подойти к стражникам, сказать, что потерялся младший сын соберано – они тут живо перевернут всё вверх дном! Конечно, дома непременно об этом узнают, и дора Долорес рассердится, а потом и расскажет соберано, но лучше так, чем метаться между прилавками, как вспуганные куры!
Карлос медленно качает головой и поднимает на него очень тёмные глаза. Рамон даже вздрагивает – такая тоска и страх плещутся во взгляде друга.
– Я не могу, – наконец разлепляет губы Карлито. – Нам надо его найти, понимаешь?.. Нельзя, чтобы мама узнала…
Рамон с досады плюет себе под ноги, но неудачно. Рукавом вытирает собственные слюни с колена, и, помянув Разрубленного Змея, Леворукого и всех его тварей, хватает кузена за локоть и тащит дальше – наобум, лишь бы не стоять на месте, лишь бы делать что-то, раз этот ненормальный не хочет звать на помощь взрослых!
Взрослых он успевает возненавидеть за это время всеми фибрами души. Когда не надо, они лезут не в свои дела, вмешиваются, расспрашивают, всё замечают, а сейчас… Ну хоть бы один узнал в двух перепуганных мальчишках сыновей соберано и марикьярского рэя! Хоть бы появился этот дурак-воспитатель! Хоть бы кто-нибудь спросил, что случилось, хоть бы один ухватил за руку потерявшегося где-то малыша, хоть бы один!..
…Карлос, запыхавшись, привалился спиной к стене какого-то сарая. Медленно сполз на землю, скорчился, уткнувшись лбом в колени. Рамон переминался с ноги на ногу рядом, не зная, чем помочь. На раздавшийся откуда-то слева рёв он сначала даже не обратил внимания, но Карлито рывком вскочил, прислушался и – откуда только силы взялись – рванулся на звук. Рамон, сообразив, наконец, что происходит, припустил за ним.
…Ревущего Росио держал за руку тот самый мориск в зелёном балахоне, что продавал деревянных зверей. Завидев брата, малыш извернулся каким-то немыслимым образом, высвобождая ладошку, и бросился навстречу. Добежал, обхватил Карлоса за пояс, уткнулся ему в живот лицом, горестно всхлипывая.
– Росио… мелкий… не реви, ну… Хватит уже… Дурень, где ты был? – бормотал счастливый старший брат, прижимая к себе вновь обретённое сокровище.
Торговец в зелёном неторопливо приблизился, заговорил с Карлосом. Тот, запинаясь, ответил. Рамон на морисском наречии к тому моменту знал едва ли два десятка слов, а потому почти ничего не понял. Мориск сказал ещё что-то, затем вытащил из висящего у пояса мешочка маленького деревянного леопарда и протянул Росио. Тот недоверчиво скосил на него один глаз и крепче прижался к брату.
– Что надо сказать? – строго одёрнул его уже немного отошедший от пережитого испуга Карлос. – Возьми и поблагодари как следует!
Росио снова недовольно зыркнул своими немыслимыми синими глазищами – на этот раз на братца. Вытер о его рубашку мокрый нос, но игрушку, однако, взял и даже сказал вполне отчётливое «спасибо». Мориск улыбнулся, коротко поклонился, сложив руки на груди, и исчез в толпе.
Рокэ сперва каменно молчал в ответ на все расспросы, потом заявил, что его хотел похитить дяденька-колдун, но когда Карлос довольно обидно высмеял эту версию, обиженно посопел, вытер рукавом – на сей раз своим собственным – под носом и мало-помалу рассказал, как было дело. Карлос, зябко ёжась, дополнял его рассказ тем, что услышал от мориска.
Всё оказалось просто – малышу так понравились деревянные звери, что, когда старший брат и его приятель застряли у прилавков с оружием, он решил самостоятельно вернуться и взглянуть на «больших кисок» ещё раз. Тут как раз поглощённый разглядыванием пистолетов Карлос легкомысленно выпустил его ладонь из своей, и юный герой не упустил возможности воспользоваться свободой.
Найти того торговца Росио удалось не сразу, но он упрямо продолжал шагать дальше, независимо обходя словоохотливых тётушек и избегая вопросов «ты чей, мальчик». Добравшись до своей цели, мальчик взгромоздился на какой-то ящик и намертво прилип к прилавку. Торговец сперва не обращал на малыша внимания – мало ли мальчишек разглядывают его игрушки, потом стал присматриваться – не стащил бы чего, потом удивился. Чтобы гулять в одиночку, юный любитель зверей был слишком мал, однако ни родителей, ни нянек поблизости не было видно. Одет же ребёнок был прекрасно и вообще на маленького бродяжку не походил. Мужчина попытался заговорить с мальчиком, но ответа не получил. Завидев, что малыш собирается уходить, торговец торопливо попросил соседа приглядеть за товаром и бросился следом.
…Когда продавец деревянных зверей ухватил его за руку, Росио разом вспомнил все сказки о мальчиках, которых колдуны сначала заманивали то пряничными домиками, то красивыми игрушками, то просьбами о помощи, а потом превращали во что-нибудь ужасное. Мальчик попытался вырваться, но чужие пальцы держали крепко. Росио хотел было сказать, что его папа – соберано, и что дяденьке-колдуну придётся иметь дело с ним, но вспомнил, что отец строго-настрого запрещал им прятаться за его имя. Орать было стыдно, убежать не получилось. Он держался, стиснув зубы, до тех пор, пока не понял, что торговец ведёт его в сторону, противоположную той, где остались брат и кузен….
… Рамон то фыркал, то сердито пинал попадавшиеся под ноги камушки и задавал вопросы, Карлос вздыхал, мотал головой и время от времени свободной рукой ерошил братишке волосы на макушке. К главным замковым воротам они, не сговариваясь, решили не идти. Спустившись к морю, Карлос намочил платок и старательно вытер Росио зарёванное, в грязных разводах лицо. Попросил:
– Маме не говори ничего, Рокэ, ладно?
Тот серьёзно кивнул.
Рамон оглядев братцев, подумал, что говорить и не понадобится. Впрочем, сам он, должно быть, выглядел не лучше… Не удивительно, что, увидев их процессию, дора Долорес прижала к щекам ладони и тихо ахнула:
– Ушедшие в Закат! Что с вами случилось?!
Карлос часто-часто заморгал и слегка прерывающимся голосом начал:
– Мама, а что, рэй Гальего ещё не приходил? Ты… ты, главное, не волнуйся…
Рамон с трудом сдержал желание стукнуть старшего друга по затылку. Ну, кто так разговаривает с женщинами! Положение совершенно неожиданно спас Росио.
– Мама, – перебил он вдруг брата, – мама, я есть хочу!..

…Тёзка слушал, затаив дыхание и приоткрыв рот. Только под конец истории расхохотался, запрокинув голову и вскинув коленки – чуть не полетел с сундука. Отсмеявшись, снова выпрямился и спросил, весело блестя глазами:
– И что? Вам совсем не попало?
– Нет, – Рамон махнул рукой. – В конце концов, всё ведь закончилось благополучно. Живой и голодный Росио убедил в этом матушку как нельзя лучше. Хотя, конечно, нам повезло, что соберано Алваро не было дома…
– Это ему не попало, – раздался вдруг над ними знакомый голос. – А нам с Карлосом влетело от отца по первое число, когда он вернулся.

@темы: оэ, фанфик, Раймон

---

Раймон. Хвостик главы

***

От кого он впервые услышал про старый колодец? Кажется, от Карлоса. Братец, несмотря на свой, в общем-то, добрый и покладистый нрав, обожал дразнить мелкого липучку… а может, просто делился с ним самым важным, забывая, что «мелкий» младше на семь лет.
…Когда у тебя есть двое старших братьев, все жизненно необходимые вещи ты узнаёшь рано – выуживаешь из таинственного шёпота, из небрежно брошенных фраз, из полупонятных намёков, разбираешь сквозь густую липкую обиду от недовольного «подожди, мелкий, отстань!». Проглатываешь, не разбирая, всё то, чем они вдруг решают с тобой поделиться – скорее, скорее, пока не передумали! Их жизнь окружена восхитительным ореолом таинственности, она интересна и полна приключений. В то время, пока тебя тискают мать и старшая сестра, окружают заботой няньки и гувернёры, расчёсывают тебе перед зеркалом локоны и подсовывают книжки с большими картинками, братья пропадают где-то там, в большом мире, где ржут кони, звенят шпаги, плещется море и происходит уйма совершенно невероятных вещей.
…– Представляешь, чуть было не попался! Педро вышел из конюшни, пришлось прятаться в чертополохе! А потом…
– Дурень, ну и стоило падать в колючки? Он же призраков боится, ты завыл бы как-нибудь, застонал. Педро бежал бы так, что пятки сверкали!
Рубен смеётся, и не поймёшь, дразнит он Карлоса или говорит серьёзно. Росио не боится призраков и падать в колючки тоже совсем не хочет, он бы обязательно завыл в спину старому Педро, если бы ему надо было спрятаться. Только вот зачем?
– Инес… Инья… про что они? Где был Карлос?
– У старого колодца, – сестрица делает большие глаза. – Говорят, если пойти туда в полночь, можно попросить у него что угодно, и оно исполнится… Если звёзды увидишь.
– На небе?
– На небе они всегда есть, глупенький. В воде, в колодце.
– Всегда? – он хмурится, пытаясь понять, о чём это Инес. Звезды бывают только ночью, это он знает точно. Днём бывает солнце и иногда тучи, из них идёт дождь и тогда его наряжают в плащ, в котором так неудобно бегать…
– Всегда-всегда, – кивает сестра, рассеянно поправляя ему воротничок. Она думает о чём-то своём, даже не слышит толком вопросов младшего братишки. – Только днём мы их не видим…
– А в колодце?
– Что в колодце? Росио, ты меня уморишь!
Он упрямо сжимает губы. Он не любит, когда над ним смеются как над маленьким. Не хотят объяснять – сам разберётся!
…Как он сбежал от няньки, сейчас и не вспомнить. Почему-то кажется, что и не сбегал – просто пошёл, куда считал нужным, а его не останавливали, слишком уверенный вид был у младшего сына соберано… Как миновал добрую половину парка, как нашёл старый колодец? Ничего этого не осталось в памяти. Даже загаданное желание стёрлось. Что же он тогда хотел?.. Кажется, лошадь. Большую, настоящую и непременно чёрную, как у папы. Или шпагу? Рубен тогда целыми днями пропадал в фехтовальном зале, отец его хвалил, а клинки стучали так заманчиво… нет, кажется, всё-таки коня, живого, тёплого, с мягкой чёрной гривой и лиловыми глазами…
Ему было не то три, не то почти четыре года, и рассудил он вполне здраво – в полночь к колодцу его никто не отпустит, а значит, надо пойти сейчас. Полдень – немного похоже на полночь, а если Инья говорит правду, и звёзды есть на небе всегда, хоть мы их и не видим, какая разница, когда загадывать желание?
Если напрячься, в памяти всплывают отдельные картинки. Вот он упирается носом в сруб старого колодца. Тот высокий, не заглянуть… Вот, царапая носки неудобных лакированных башмаков, карабкается на какой-то удачно оказавшийся рядом камень. А дальше – собственный крик, стискивающая грудь жуть падения, растянувшаяся до бесконечности…
Как он не расшибся? Наверное, помогли уроки отца, не раз втолковывавшего старшим, как правильно падать – с коня, с крыльца, просто споткнувшись. Он крутился рядом, пытался повторять, отец не смеялся – объяснял и показывал, словно не замечая, что младший совсем ещё малыш, и теперь его тело что-то вспомнило, само сложившись в воздухе нужным образом.
…Следующее, что он помнит – холод железной скобы, за которую цеплялся обеими руками, и квадратик резко-голубого неба над головой. Оно далеко-далеко, и звёзд там совсем не видно. Почему-то именно от этого стало вдруг обидно до слёз – неужели Инья всё придумала?
…Силуэт брата, совсем чёрный на фоне неба. Его голос, испуганно спрашивающий что-то, зовущий на помощь. Громкий плеск, накрывшая его с головой вода, вода в носу, в горле, в животе, всюду… Снова Рубен, он рядом, он говорит что-то ободряющее и даже смешное, и держит, держит на поверхности. У него сильные руки, почти как у папы…
…Новая картинка: он на руках у отца. Лицо соберано Алваро близко-близко, оно какое-то странное – очень бледное, с огромными глазами и внезапно прорезавшейся сеткой морщин. Рокэ немного неуютно под таким взглядом, да ещё и руки отец сжимает так сильно, что не продохнёшь, и он тихонько хныкает и пытается высвободиться.
…Кривовато улыбающийся Рубен держит правую руку на весу у груди, не то вывихнул, не то сильно ушиб, когда лазал за ним.
…Рыдающая Инес – «папочка, это я виновата, это я ему рассказала, я же не думала, прости меня!..»
«Ты мог бы вспомнить что-нибудь более приятное».
Ощущение отцовского присутствия за спиной было таким сильным, что Рокэ едва не обернулся. Усилием воли сжал и отбросил этот порыв, перевёл дыхание и медленно кивнул:
– Мог бы, отец. Но…
«Устыдился? – ехидно осведомился покойный соберано. – Если ты сейчас явишь мне чудеса раскаяния, впору будет уверовать в Создателя».
– Не стоит, – Рокэ улыбнулся. – Дело не во мне. Раймон…
«Я знаю, – если прикрыть глаза, можно представить, как отец стоит напротив, прислонившись затылком к мраморной колонне, и крутит кольцо на безымянном пальце правой руки. – На сей раз знаю. Я рад, если ты что-то понял, но не вздумай в самом деле просить у меня прощения».
– Я был не таким уж плохим сыном?
«Ты и сейчас не такой уж плохой сын, – усмехнулся соберано Алваро. – Даже, пожалуй, очень неплохой. Хотя угодить мне сложно, ты же знаешь…»

@темы: ОЭ, фанфики, Раймон

---

Раймон. Продолжение, исправленное и дополненное.

"Поспешишь - людей насмешишь", народная мудрость, вотэтовсё. В прошлый раз я погорячилась и выложила свеженький, только что написанный кусочек текста - уж очень похвастаться хотелось и не затягивать с продолжением. Ну а потом поняла, что на него без слёз смотреть нельзя В общем, дубль два: сцена на галерее, исправленная и дополненная. И, соответственно, продолжение.
___________________________________________________

Южная весенняя ночь пахла морем, мокрой после дождя землёй и молодой зеленью. Где-то вдалеке протяжно закричала птица, словно в ответ ей коротко заржал и снова замолчал конь. На галерее было прохладно, но безветренно, и Альмейда ни капли не жалел о позабытом в комнатах камзоле.
Он бросил взгляд на Рокэ – тот сидел на перилах, привалившись плечом к колонне. Молча сидел, а вот адмиралу хотелось поговорить. Рамон встал рядом, опершись о балюстраду. Собственные ладони темнели на мраморе и казались чем-то посторонним. Альмейда усмехнулся и негромко сказал:
– В такие вечера порой думаю – к кошкам бы этот Хексберг. Уйти в отставку, вернуться на Марикьяру… или хоть сюда перебраться. Найдётся же нам тут местечко, чтобы дом выстроить, а, соберано?.. Не в самом Алвасете, к кошкам эти города, а рядом. Чтобы окна на море, сад перед домом, в саду гранаты, оливы, магнолии… В паре хорн – виноградники… К морю спустился – а там в бухточке шхуна маленькая, чтобы впятером-вшестером управиться можно было… Красота, скажи?
Рокэ слушал, чуть склонив голову набок, слушал очень внимательно, только по губам соберано скользила чуть заметная насмешливая улыбка. Ну и пусть его. Рамон продолжил, заложив руки за голову и мечтательно зажмурившись:
– Встал утром, позавтракал с женой, как человек, потом отправился владения свои объезжать… Или в море выйти можно, если ветер хороший. Вечером гости приедут, ужин, карты… в саду погулять, а потом…
– Сдохнуть. Со скуки, – любезно подсказал Алва.
Вот и делись с этим… соберано самым сокровенным. Альмейда открыл глаза и тяжело повернулся, вперив в родственничка грозный взгляд. Алва и бровью не повёл. Ещё бы, молний из адмиральских очей он сроду не боялся. Нет, ну что за скотина – такой момент испортил!
– Прости, – Рокэ усмехнулся, – я просто представил тебя любовно выращивающим… астры.
– Обойдусь, – буркнул Рамон. – Оставлю их твоему Валмону…
– Ты хочешь в отставку, – не столько спросил, сколько констатировал Рокэ, безошибочно выуживая из его дурашливых мечтаний то настоящее, ради чего затевался разговор. – Сейчас?
– Не хочу, – Альмейда недовольно нахмурился. – Я пока ещё знаю, что нужно моим людям и моим кораблям. Но будет лучше сменить адмирала, пока всё спокойно.
Алва прищурился:
– Ты опасаешься чего-то конкретного? Думаешь, Фельсенбург поведёт своих на Хексберг?
– Не думаю, – хмыкнул Рамон. – Он однажды уже ходил, ему не понравилось. Но Дриксен – это не только адмирал цур зее Фельсенбург, а я не верю в гусиную дружбу.
– Хорошо, – кивнул Рокэ. – Кто из твоих людей сейчас лучший? Берто?
– Может и Берто…
– Значит, либо не он, либо ты сомневаешься между двумя претендентами на твою перевязь. Думаю, мы вернёмся к этому разговору, но не раньше осени, – соберано небрежным движением головы откинул назад волосы и вдруг, почти не повышая голоса, ровно приказал: – Слезайте, юноша. Немедленно!
Рамон обалдело вытаращился на кузена, не понимая, к кому тот обращается, но в следующий момент прямо перед его лицом возникла нога. Тонкая, украшенная несколькими царапинами, одна из которых уходила за край подвёрнутой у колена штанины. Нога спускалась, судя по всему, с крыши галереи. Она слегка покачивалась, пальцы шевелились, словно пытаясь нащупать в воздухе опору. Спустя пару секунд к одной ноге присоединилась и вторая. Адмирал непроизвольно качнулся вперёд – подхватить, удержать, уж очень беспомощно выглядели эти болтающиеся в воздухе ноги, да и высота была приличная, – но они словно почувствовали его движение, протестующе дрыгнулись, что-то мелькнуло, и в следующий момент на пол галереи приземлился маленький тёзка. Тут же вскочил, развернулся к отцу и замер – пятки врозь, руки по швам, голова слегка опущена. Благовоспитанный мальчик, слегка провинившийся и прекрасно это осознающий.
– Какая прелесть, – протянул Рокэ, оглядев отпрыска от кончиков босых пальцев до виноватой макушки. – Скажите, молодой человек, вам не объясняли, что подслушивать нехорошо?
– Я не подслушивал! – тёзка вскинул голову, в тёмных глазах уже знакомо плеснулась обида. – Я просто лез… то есть шёл… мимо.
– Вот как? И куда, позвольте узнать, вы лезли, то есть шли?
– Ну… – малыш ощутимо замялся. – Я тут… мне надо было… недалеко… и ненадолго…
– Допустим. Но я, помнится, велел тебе сидеть в своей комнате.
– Не велели, – тихо, но упрямо возразил мальчик.
– Ты уверен? – скептически приподнял бровь Рокэ.
– Да, – мальчишка по-птичьи переступил босыми ногами и снова встал ровно. – Вы прогнали меня с ужина. То есть с обеда. А про потом вы ничего не говорили. Соберано, ну пожалуйста, можно, я пойду?
Альмейда отступил на шаг к перилам, наслаждаясь разыгрывающейся перед ним сценой. Вмешиваться адмирал не спешил – не был уверен, к кому из участников надо приходить на помощь.
– Куда? – соберано недоумённо нахмурился. Кажется, такого нахальства он не ожидал. – Тебе давно положено быть в постели.
– А я и был положен… то есть лежал, – в голосе юного рэя Алвасете проскользнула едва заметная лукавинка. – Но мне было очень надо… – Рамон-младший снова вскинул на отца глаза, разлетелись и опали тёмные пряди. – Соберано, пожалуйста! Я через час вернусь, обещаю! Даже раньше!
Мальчишка сунул левую руку за ворот рубашки, ухватил что-то, болтавшееся там на шнурке, стиснул в кулаке. Замер, неотрывно глядя в глаза отцу. Он вообще видел только Рокэ и обращался исключительно к нему, казалось, не замечая стоявшего рядом дядюшку и не надеясь на его заступничество. Альмейда тоже невольно покосился на Рокэ. Сейчас сощурится, скривит лицо в язвительной усмешке и выдаст очередную отповедь, после которой у парнишки надолго отпадёт всякое желание обращаться к папеньке с просьбами…
– Мне очень нужно, – шёпотом повторил тёзка. Шевельнул губами, словно неслышно выговорил ещё что-то.
Рокэ на миг поджал губы, потом коротко наклонил голову:
– Ладно, юноша, если вам так неймётся, идите. У вас час и не минутой больше.
Мальчишка просиял и одним прыжком оказался у балюстрады.
– Куда?! – рявкнул, не выдержав, адмирал. – По лестнице!..
– Так быстрее! – бросил через плечо Рамон-младший и бесстрашно сиганул с перил на растущее рядом дерево.

***

Шорох веток и негромкий шлепок босых пяток о камень спустя минуту ознаменовали, что спуск благополучно завершён. Белым пятном мелькнула в темноте рубашка Раймона, вновь раздался шелест и треск, следом – уханье совы. Ночной птице откуда-то издалека ответила ещё одна, и всё смолкло.
– Пират, – в голосе Альмейды слышалось явное удовольствие. – Абордажник… Весь в тебя.
Рокэ в ответ только усмехнулся.
– Нет, в самом деле… Вылитый ты.
– Не я, – Рокэ с досадой покосился на друга. Что он заладил, неужели не видит? – Карлос… Манера сидеть, жесты, взгляд… Он даже волосы поправляет так же. Ты ведь должен помнить!
– Помню, – согласился альмиранте. – Похож, да… Но я ведь не об этом.
– Ну знаешь, мне в его возрасте и в голову не пришло бы сбежать ночью из комнаты, попасться на глазу отцу и попросить разрешения продолжить свои похождения, – хмыкнул Алва.
– Да, соберано Алваро такого не понял бы, – подмигнул Альмейда. – Но, выходит, малыш тебя боится меньше, чем вы с Карлито – отца.
– Меньше? – Рокэ едва не расхохотался. Это Раймон-то, вздрагивающий, когда к нему обращаешься, замирающий напряжённо от прикосновений, старательно прячущий глаза? Да мальчишка старается лишний раз рта не раскрывать в его присутствии!
Он осёкся в последний момент, вдруг поняв, что всё это… совсем не про того Раймона, которого успел узнать альмиранте. Сын изменился за зиму, а больше всего, кажется, за последнюю неделю. Пожалуй, если что и осталось, так это привычка помолчать несколько секунд перед тем, как сказать или ответить что-то, словно выбирая слова. Изменился ли? Или просто привык и снова стал тем Раймоном, которого он встретил в конце весны в Тронко?
Альмейда смотрел выжидательно, и Рокэ небрежно махнул рукой:
– Он осмелел при тебе. Ты же добрый дядюшка Рамон, это я – Монсеньор и соберано.
– Ты – его отец… он сам это сегодня сказал, если ты не заметил. На его месте я бы, кстати, промолчал, потому что ведёшь ты себя как… полный соберано.
– Чудовищно, – Рокэ усмехнулся. – Рамон, поправь меня, если я ошибаюсь, но, помнится, три дня назад ты советовал мне выпороть мальчишку, а теперь уговариваешь быть с ним поласковее?
– Упаси меня Леворукий, – проникновенно сообщил Альмейда, – советовать тебе что-то. Ты же всё равно поступишь наоборот!.. Но он тебя защищал. Это-то ты заметил?
– Да, в самом деле. Это, несомненно, трогает, вот только необходимости не было.
– Думаешь, если она будет, малыш поведёт себя иначе?
– Я об этом не задумывался, знаешь ли, – Рокэ улыбнулся как можно безмятежнее и снова пристроился на широких перилах.
– Ты… – Рамон шумно вздохнул и от души стукнул ладонью по колонне. – Ты всё-таки… Ты спать идёшь? Поздно уже.
– Пожалуй, поступлю наоборот. Надо же поддерживать свою репутацию. Спокойной ночи, Рамон.

***
Альмейда убрался к себе, проворчав нечто среднее между «спокойной ночи» и «раздери тебя кошки» и довольно чувствительно хлопнув его по плечу. Рокэ, не торопясь, прошёлся по галерее, машинально глянул на небо. Раймона не было около получаса, ещё столько же оставалось до его возвращения – если, конечно, наследничек не опоздает, как обещал. Любопытно, куда их с приятелями всё-таки понесло среди ночи? В том, что мальчишка отправился на поиски приключений не один, Алва не сомневался – слишком уж непохоже получалось у кого-то из раймоновых друзей ухать по-совиному. Хуан как-то писал, что мальчишка боится темноты, оно и видно… Хотя сейчас рядом с ним такие же шалопаи, да и чего бояться дома? Дома… Это для тебя тут дом, а его дом остался где-то за сотни хорн. То, что мальчишка молчит, не значит, что он позабыл, напротив. Готовый болтать охотно и весело на любые темы и со слугами, и с воспитателем, он неумело, но упрямо меняет тему всякий раз, как речь заходит о прежнем доме и матери. «Дядюшка Клаус» в последнее время тоже превратился в «генерала Коннера», и это тоже странно. Каррьяра!..
Как понять, что у мальчишки в голове? О чём он думает, когда смотрит исподлобья, покусывая нижнюю губу – украдкой смотрит, думая, что отец не замечает? На что он обижается, чему радуется? Он смел, упрям, честен. Не срывает своих провинностей, умеет за себя постоять. Любит лошадей и собак, старые сказки и свежее молоко. Не любит фехтование, потому что получается у него неважно. И что с того? Всё это заметит любой, кто понаблюдает за ним хотя бы неделю – или прочтёт письма Хуана, которые тот исправно слал своему соберано всю осень и ползимы!
…Дальнейшие размышления герцога прервал раздавшийся внизу треск. Можно было подумать, что через кусты ломится медведь или, по крайней мере, заблудившаяся коза. Впрочем, донёсшееся следом сдержанное шипение и произносимые сквозь зубы ругательства подсказывали, что коза была всё-таки горным козлёнком.
Такой мелочью, как лестница, Раймон не озаботился и на обратном пути. Быстро взобрался по разлапистому стволу наверх, посидел несколько секунд в развилке, примериваясь, затем, по-обезьяньи перебирая руками, подобрался по длинной ветке ближе, раскачался и приземлился на пол по эту сторону балюстрады. Деловито отряхнул ладони и направился было прочь, но вдруг остановился, не то услышав, не то почувствовав чьё-то присутствие. Медленно обернулся.
– Ой, это вы... а где дядя Рамон?
– В следующий раз воспользуйся верёвкой, – вместо ответа посоветовал Рокэ.
Заморгал. Удивлённо поползли вверх и снова сошлись у переносицы брови.
– А?
– Чтобы было удобнее сигать с крыши на дерево, привяжи верёвку, – разъяснил соберано. – Один конец – к ветке покрепче, другой – вокруг пояса, путеводным узлом, это ты, надеюсь, умеешь. Так надёжнее, если, конечно, ты не намерен свернуть себе шею прекрасным весенним вечером.
Мальчишка отчего-то не возмутился, только шмыгнул носом и затоптался на месте. Рокэ подождал немного, понял, что ответа не услышит и вздохнул:
– Идите с миром, молодой человек. Хватить полуночничать.
– Ага… – Раймон сделал несколько шагов к дверям и снова обернулся. Спросил нерешительно: – Соберано, а вы... почему не спите? Что ли… меня ждали, да?
Алва неопределённо шевельнул плечом. Дразнить сына молчанием он не собирался, просто, пожалуй, и в самом деле не знал, зачем остался. Не то задумался, не то и правда хотел убедиться, что Раймон благополучно и вовремя вернётся из своего путешествия…
– Я не опоздал, – мальчик, разумеется, истолковал его молчание по-своему.
– Нет, – согласился Рокэ. – Ты вернулся даже раньше, чем обещал. Успел управиться со своим тайным делом?
Зачем он это спросил? Обещал же не приставать к мальчишке больше необходимого.
– Успел, – кивнул Раймон и вдруг виновато улыбнулся: – Оно не такое уж тайное… Только нельзя было говорить заранее, иначе ничего бы не вышло. А сейчас я могу рассказать, если надо… Если вы хотите, – поправился он.
Рокэ следовало сообщить, что он хочет выпить вина и заняться наконец своими делами, но он почему-то просто кивнул. Рамон подошёл ближе, прислонился спиной к перилам. Заговорил – сперва скованно, глядя в пол, потом всё увереннее:
– Есть такая легенда… или примета, что ли… В общем, говорят, что если найти колодец… Старый, чтобы воду из него не брали уже… Прийти к нему ночью, когда месяц растёт, загадать желание и посмотреть. Туда, внутрь. Вниз то есть. Если увидишь, как звёзды отражаются, значит, сбудется, что загадал. Говорят, даже если дождь идёт или тучи, всё равно звёзды можно увидеть… И наоборот – будь хоть какая ночь ясная, если загадал не то или сделал что не так, ни одной не появится. Только их найти сложно, колодцы такие. А здесь есть, в саду. Не там, где клумбы всякие и фонтаны, а подальше, в стороне… Вы, может, знаете?
– Знаю, представь себе, – Рокэ даже рассмеялся негромко. Ещё бы он не знал про этот колодец! Но подумать только, старый обычай до сих пор помнят... Хотя что ему, пережившему уже не один Круг, какие-то жалкие сорок лет.
Раймон смотрел снизу вверх – удивлённо, почти обиженно. Рокэ махнул рукой:
– Не обращай внимания. Ну и как, увидел звёзды?
– Да! – мальчик спиной вперёд скакнул на перила, обнял себя за колено, пристроил на него подбородок. Поболтал свободной ногой и снова заговорил, негромко и доверчиво: – Так странно… я заглянул, а вода качается, как будто от ветра или камень бросил кто-то. Я смотрел-смотрел, ждал… А потом она успокоилась, и там звёзды… только не такие, как на самом деле. Я точно знаю, их на небе не было. Как вы думаете, соберано, может такое быть?
Налетевший с моря ветер обнял за плечи холодной рукой, словно в ответ на это несильно и тупо заныло запястье. Всего на долю секунды – или лишь показалось?..
Мальчишка зябко вздрогнул и пододвинулся ближе. Тоже почувствовал что-то или просто продрог в лёгкой рубашке? Рокэ вдруг отчаянно захотелось обнять сына за плечи, притянуть к себе. Хотя накинуть на него камзол или куртку было бы полезнее, но ни того, ни другого у соберано при себе не было. Вот и нечего зря сентиментальничать.
– Может, раз ты это видел.
– Амадо и Пабло мне не поверили, – Раймон как-то по-взрослому усмехнулся. – Особенно Пабло. Хотя я бы, наверное, тоже не поверил, если бы сам не видел. Я им пытался объяснить… То есть у меня так придумалось. Колодец же очень старый. Он там стоял и запоминал всё, что видел, что в нём отражалось. А теперь показывает... Только путает, что сейчас есть, а что когда-то было.
Алва едва не спросил, не показал ли колодец Раймону мокрого перепуганного карапуза в новеньком костюмчике.
– Только это не по правде, конечно. А что по правде – я не знаю, – со вздохом закончил сын.
– У тебя ещё будут возможности это узнать, – Рокэ, наконец, не удержался – провёл ладонью по макушке мальчишки, растрепал ему волосы. – А пока просто запомни… И иди уже спать, наконец.
– Ага, – Раймон легко соскочил на пол. – Спокойной ночи… соберано.
Мальчишка убежал, даже не поклонившись – наверное, всё-таки здорово озяб. А Рокэ запоздало подумал, что не напомнил ему хотя бы сполоснуть ноги, прежде чем бухнуться на чистые простыни.

@темы: ОЭ, фанфики, Раймон

---

Едем дальше:)

Южная весенняя ночь пахла морем, мокрой после дождя землёй и молодой зеленью. Где-то вдалеке протяжно закричала птица, словно в ответ ей коротко заржал и снова замолчал конь. На галерее было прохладно, но безветренно, и Альмейда ни капли не жалел о позабытом в комнатах камзоле.
Он бросил взгляд на Рокэ – тот сидел на перилах, привалившись плечом к колонне. Молча сидел, а вот адмиралу хотелось поговорить. Рамон встал рядом, опершись о балюстраду. Собственные ладони темнели на мраморе и казались чем-то посторонним. Альмейда усмехнулся и негромко сказал:
– В такие вечера порой думаю – к кошкам бы этот Хексберг. Уйти в отставку, вернуться на Марикьяру… или хоть сюда перебраться. Найдётся же нам тут местечко, чтобы дом выстроить, а, соберано?.. Не в самом Алвасете, к кошкам эти города, а рядом. Чтобы окна на море, сад перед домом, в саду гранаты, оливы, магнолии… В паре хорн – виноградники… К морю спустился – а там в бухточке шхуна маленькая, чтобы впятером-вшестером управиться можно было… Красота, скажи?
Рокэ слушал, чуть склонив голову набок, слушал очень внимательно, только по губам соберано скользила чуть заметная насмешливая улыбка. Ну и пусть его. Рамон продолжил, заложив руки за голову и мечтательно зажмурившись:
– Встал утром, позавтракал с женой, как человек, потом отправился владения свои объезжать… Или в море выйти можно, если ветер хороший. Вечером гости приедут, ужин, карты… в саду погулять, а потом…
– Сдохнуть. Со скуки, – любезно подсказал Алва.
Вот и делись с этим… соберано самым сокровенным. Альмейда открыл глаза и тяжело повернулся, вперив в родственничка грозный взгляд. Алва и бровью не повёл. Ещё бы, молний из адмиральских очей он сроду не боялся. Нет, ну что за скотина – такой момент испортил!
– Прости, – Рокэ усмехнулся, – я просто представил тебя любовно выращивающим… астры.
– Обойдусь, – буркнул Рамон. – Оставлю их твоему Валмону…
– Ты хочешь в отставку, – не столько спросил, сколько констатировал Рокэ, безошибочно выуживая из его дурашливых мечтаний то настоящее, ради чего затевался разговор. – Сейчас?
– Не хочу, – Альмейда недовольно нахмурился. – Я пока ещё знаю, что нужно моим людям и моим кораблям. Но лучше будет сменить адмирала, пока всё спокойно.
Алва прищурился:
– Ты опасаешься чего-то конкретного? Думаешь, Фельсенбург поведёт своих на Хексберг?
– Не думаю, – хмыкнул Рамон. – Он однажды уже ходил, ему не понравилось. Но Дриксен – это не только адмирал цур зее Фельсенбург, а я не верю в гусиную дружбу.
– Хорошо, – кивнул Рокэ. – Кто из твоих людей сейчас лучший? Берто?
– Может и Берто…
– Значит, либо не он, либо ты сомневаешься между двумя претендентами на твою перевязь. Думаю, мы вернёмся к этому разговору, но не раньше осени, – соберано небрежным движением головы откинул назад волосы и вдруг, почти не повышая голоса, ровно приказал: – Слезайте, юноша. Немедленно!
Рамон обалдело вытаращился на кузена, не понимая, к кому тот обращается, но в следующий момент прямо перед его лицом возникла нога. Тонкая, украшенная несколькими царапинами, одна из которых уходила за край подвёрнутой у колена штанины. Нога спускалась, судя по всему, с крыши галереи. Она слегка покачивалась, пальцы шевелились, словно пытаясь нащупать в воздухе опору. Спустя пару секунд к одной ноге присоединилась и вторая. Адмирал потянулся было к ним – уж очень беспомощно они выглядели, да и высота была приличная, – но ноги словно почувствовали его движение, протестующе дрыгнулись, что-то мелькнуло, и в следующий момент на пол галереи приземлился маленький тёзка. Тут же вскочил, развернулся к отцу и замер – пятки врозь, руки по швам, голова слегка опущена, как у благовоспитанного мальчика, который знает, что сделал что-то не так, но большой вины за собой не чувствует.
– Какая прелесть, – протянул Рокэ, оглядев отпрыска от кончиков босых пальцев до виноватой макушки. – Скажите, молодой человек, вам не объясняли, что подслушивать нехорошо?
– Я не подслушивал! – тёзка вскинул голову, в тёмных глазах знакомо плеснулась обида. – Я просто лез… то есть шёл… мимо.
– Вот как? И куда, позвольте узнать, вы лезли, то есть шли?
– Ну… – малыш ощутимо замялся. – Я тут… недалеко… и ненадолго…
– Допустим. Но я, помнится, велел тебе сидеть в своей комнате.
– Не велели, – тихо, но упрямо возразил мальчик.
– Ты уверен? – скептически приподнял бровь Рокэ.
– Да, – мальчишка переступил босыми ногами и снова встал ровно. – Вы прогнали меня с ужина. То есть с обеда. А про потом вы ничего не говорили. Соберано, ну пожалуйста, можно, я пойду?
Альмейда отступил на шаг к перилам, наслаждаясь разыгрывающейся перед ним сценой. Вмешиваться адмирал не спешил – не был уверен, к кому из участников надо приходить на помощь.
– Куда? – соберано недоумённо нахмурился. Кажется, такого нахальства он не ожидал. – Тебе давно положено быть в постели.
– А я и был положен… то есть лежал, – в голосе мальчика проскользнула едва заметная лукавинка. – Но мне было очень надо… – Рамон-младший снова вскинул на отца глаза, разлетелись и опали тёмные пряди. – Соберано, пожалуйста! Я через час вернусь, обещаю! Даже раньше!
Мальчишка сунул левую руку за ворот рубашки, ухватил что-то, болтавшееся там на шнурке, стиснул в кулаке. Замер, неотрывно глядя в глаза отцу. Альмейда тоже покосился на Рокэ. Сейчас сощурится, скривит лицо в язвительной усмешке и выдаст очередную отповедь, после которой у парнишки надолго отпадёт всякое желание обращаться к папеньке с просьбами…
– Пожалуйста, – шёпотом повторил тёзка. Шевельнул губами, словно неслышно выговорил ещё что-то.
Рокэ наклонил голову:
– Ладно, юноша, если вам так неймётся, идите. У вас час и не минутой больше.
Мальчишка просиял и одним прыжком оказался у балюстрады.
– Куда?! – рявкнул, не выдержав, адмирал. – По лестнице!..
– Так быстрее! – бросил через плечо Рамон-младший и бесстрашно сиганул с перил на растущее рядом дерево.
Шорох веток, негромкий шлепок босых пяток о камень знаменует, что спуск благополучно завершён. Белым пятном мелькнула в темноте рубашка, вновь раздался шелест и треск раздвигаемых веток, следом – уханье совы. Ночной птице откуда-то издалека ответила ещё одна, и всё смолкло.

***
– Пират, – с удовольствием констатировал Альмейда. – Абордажник… Весь в тебя.
Рокэ усмехнулся. Адмирал кивнул:
– Нет, в самом деле… Вылитый ты.
– Не я, – Рокэ с досадой покосился на друга. Неужели он не видит? – Карлос… Манера сидеть, жесты, взгляд… Он даже волосы поправляет так же. Ты ведь должен помнить!
– Помню, – согласился альмиранте. – Похож, да… Но я ведь не об этом.
– Ну знаешь, мне в его возрасте и в голову не пришло бы сбежать ночью из комнаты, попасться на глазу отцу и попросить разрешения продолжить свои похождения, – хмыкнул Алва.
– Полагаешь, соберано Алваро такого не понял бы? – подмигнул Альмейда. – Тогда малыш тебя боится меньше, чем вы с Карлито боялись отца.
– Меньше? – Рокэ едва не расхохотался. Это Раймон-то, вздрагивающий, когда к нему обращаешься, замирающий напряжённо от прикосновений, старательно прячущий глаза? Да мальчишка старается лишний раз рта не раскрывать в его присутствии!
Он осёкся в последний момент, вдруг поняв, что всё это… совсем не про того Раймона, которого успел узнать альмиранте. Мальчишка изменился за зиму, а больше всего – за последнюю неделю. Пожалуй, если что и осталось, так это привычка помолчать несколько секунд перед тем, как сказать или ответить что-то, словно выбирая слова.
– Он осмелел при тебе, – махнул рукой Алва. – Ты же добрый дядюшка Рамон, а я – Монсеньор и соберано.
– А ты – отец, он сам тебя сегодня так назвал… И совершенно незаслуженно, между прочим – как к тебе ещё обращаться, когда ты ведёшь себя, как полный… соберано?!
Рокэ расхохотался, Рамон попытался сохранить на физиономии приличествующее случаю обличительно-негодующее выражение, но не удержался и тоже фыркнул.
– Он тебя защищал, – отсмеявшись, напомнил альмирате.
– Да, в самом деле. Это, несомненно, трогает, вот только необходимости не было.
– Думаешь, если она будет, малыш поведёт себя иначе?
– Я об этом не думаю. Рамон, поправь меня, если я ошибаюсь, но, помнится, три дня назад ты советовал мне выпороть мальчишку, а теперь уговариваешь быть с ним поласковее.
– Упаси меня Леворукий, – проникновенно сообщил Альмейда, – советовать тебе что-то. Ты же всё равно поступишь наоборот!.. Поздно уже, – после некоторой паузы добавил он. – Спать пойдём?
– Я, пожалуй, поддержу свою репутацию и поступлю наоборот. Спокойной ночи, Рамэ.
– Угу… кстати, твой наследник темноты боится.
– С чего ты взял?
– Заметил. Это же видно, – пожал широченными плечами Альмейда и, кажется, покосился на него с удивлением.
– Ну, в детстве все чего-нибудь боятся, – Рокэ небрежно махнул рукой. – Темноты, Закатных тварей, мармалюки… чем там ещё няньки пугают непослушных детей?
– Морским чудовищем, – хмыкнул адмирал. – Меня, по крайней мере, пугали именно им. Правда, не долго, потому что я начал расспрашивать, какое оно и как его можно поймать… Спокойной ночи, Росио.

@темы: ОЭ, фанфики, Раймон

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Раймон. Долгожданное продолжение.

Хорошего дня
С последнего обновления прошло два месяца, а новая глава до сих пор написана не до конца. Но я всё равно её выложу, слишком уж было радостно, когда текст "пошёл" после долгого перерыва. Очень хочется поделиться, хотя в этом кусочке, кажется, нет ничего особенного. Ну, по крайней мере он – доказательство того, что автор не похоронил эту историю
_____________________________________________

***
Соберано с Альмейдой вернулись на третий день. Из окна классной комнаты Раймон видел, как они спешиваются во дворе, запылённые, но ничуточки не усталые, словно с прогулки вернулись. А может, так и было, он ведь толком не знал, куда их носило и зачем. Раймон хотел было лечь животом на подоконник, чтобы было лучше видно, но за спиной кашлянул мэтр Арридос, который в это время рассказывал что-то про Эодани Разумного и его эдикт. Мальчик поспешно шлёпнулся на своё место, но через полминуты не выдержал и снова осторожно повернулся к окну.
Отец потрепал Бриса по шее, отдал поводья Пако, что-то спросил, выслушал ответ, коротко улыбнулся и скользнул взглядом по замковым окнам. Раймона он вряд ли заметил, но от этого беглого взгляда и улыбки сердце у мальчика провалилось куда-то в живот и забултыхалось там, как пойманная рыбка. Оказывается, он зверски соскучился. Это за три-то неполных дня! А что будет, когда соберано снова уедет на полгода? Ох, лучше об этом не думать…
Мэтр Арридос снова грозно кашлянул, и Раймон торопливо окунул перо в чернильницу аж до кончиков пальцев. Чудаки они были, эти древние вельможи. Разобиделись на анакса, а имена всё равно поменяли. Глупо – зачем делать то, с чем не согласен? Бывают, конечно, приказы и всякие такие штуки, с которыми не поспоришь, и всё равно… Хотя он, Раймон, тоже поменял имя… даже, пожалуй, дважды, только не совсем. Вроде и не заставлял никто, само вышло. Скажешь сейчас «Рамха» – и словно не о себе. Так, о каком-то другом мальчике из другой страны… Интересно, а «Раймон» и «Рамон» – это совсем одно и то же?..
Мэтр Арридос больше не кашлял, но поглядывал на ученика весьма неласково. Под конец урока ментор разразился речью, смысл которой сводился в том, что если рэй Алвасете и дальше будет, подобно родовому символу, уноситься в заоблачные дали, он так и останется неучем, которого стыдно будет пускать в приличное общество. Раймону очень хотелось спросить, в каком-таком приличном обществе его будут выспрашивать про эдикты тысячелетней давности. Он каким-то чудом сдержался и хотел было помчаться здороваться с отцом и дядюшкой, но был остановлен Луисом. Оказалось, что соберано уже успел зачем-то вызвать к себе Хуана и заперся с ним в кабинете. Можно было бы и подождать, но бдительный домоправитель заметил перемазанные в чернилах пальцы рэя Алвасете и, взяв мальчика за плечо, повёл его отмываться.
Потом Раймон от греха подальше убрался на конюшню. Под встревоженным взглядом Пако, привстав на цыпочки, протянул через дверцу денника полморковки Брису. Тот был в хорошем расположении духа, а потом угощение принял и даже всхрапнул, не то благодарно, не то снисходительно. Вообще-то тот давний запрет никто не отменял, но Раймон рассудил, что вот так, через загородку, не считается. Да и в конце концов по чёрной скотине он соскучился не меньше, чем по её хозяину.
…Как всегда с лошадьми, время летело незаметно, и Раймон спохватился, лишь когда за ним пришёл чем-то раздосадованный Хуан. До обеда оставалось всего-ничего, но пришлось сначала опять вымыть руки и сменить пропахшую навозом и конским потом курточку…
Как ни старайся, всё равно за что-то да попадёт: либо за грязную одежду, либо за опоздание. На ходу застёгивая непослушные пуговицы, Раймон скатился по лестнице, и, полетев с разбегу мимо ждавшего его у дверей Хуана, толкнул ладонями тяжёлые створки.

***
Дробный стук каблуков, топот, распахнувшиеся от крепкого толчка двери – и младший Алва возник на пороге, раскрасневшийся, с растрёпанными волосами, в скособоченном колете. Похоже, страсть к эффектным появлениям он тоже унаследовал от папеньки. Фамильного изящества пока не хватало, ну да какие его годы, успеет ещё набраться. Альмейда хмыкнул себе под нос и покосился на Рокэ. Тот невозмутимо наблюдал за происходящим.
– Приведите себя в должный вид, сударь, – сдвинув брови, велел воспитаннику вошедший следом Хуан, – и поздоровайтесь с отцом и рэем Альмейдой.
Рэй Суавес явно был раздосадован, и не удивительно, если Рокэ-таки отчитал его за давешние похождения мальчишки. Или всё же не стал? Кошки его разберут. Соберано не из тех, кто станет держать сына под стеклянным колпаком и обкладывать ватой, но, увидев Рамона на скалах, он испугался, и сильно… Окажись на месте Рамона Маурисио, Альмейда, пожалуй, гордился бы сыновним поступком, что не помешало бы ему устроить парню хорошую взбучку. Но уж точно он не стал бы молчать и делать вид, будто ничего не знает! Впрочем, Рокэ виднее, как вести себя с сыном… Наверное, чтобы разобраться сейчас в его методах воспитания, надо было вырасти с соберано Алваро.
Тёзка меж тем торопливо поправил колет, знакомым жестом отбросил со лба волосы и шагнул вперёд, пытаясь поймать отцовский взгляд. На подвижном лице мальчика замерло выражение радостно-тревожного ожидания; казалось, Рамон ждёт только разрешения, какого-то знака, чтобы просиять, улыбнуться во весь рот, кинуться на шею…
– Здравствуйте, соберано.
– Здравствуй, – соизволил наконец обратить на него внимание Рокэ, протягивая руку для поцелуя. Мальчишка быстро ткнулся в неё не то губами, не то носом, будто клюнул. Всё-таки улыбнулся – сдержанно и осторожно, не так, как мог бы. Тихонько шмыгнул носом и повернулся к адмиралу.
Альмейда церемониться не стал, от души тряхнул маленькую, но крепкую ладонь сколькитоюродного племянника, а после поинтересовался, не пора ли им сесть, наконец, за стол.
За ужином Рамон-младший егозил и вертелся больше положенного, за что и удостаивался едва слышных, но явно суровых выговоров от воспитателя. После них мальчик притихал, выпрямлялся и поспешно убирал со стола локти, но в его стуле, видимо, было запрятано крепкое шило, которое не давало ему сидеть спокойно.
Альмиранте нравилось наблюдать за парнишкой. Странное дело, должно быть, Маурисио вырос как-то чересчур быстро – а может, это он бывал дома непростительно мало, но вот эту пору отрочества, когда мальчик почти вплотную подошёл к порогу взросления, но сам ещё этого не понимает; когда он порой ведёт себя как мужчина, но не утратил пока своей щенячьей забавности, всё ещё по-детски ласков и непосредственен – эту пору в жизни сына он почти пропустил… Или она была слишком короткой?
Поймав себя на непрошенной и совершенно неуместной сентиментальности – эк ведь расчувствовался, впору глаза платочком промокать – Альмейда мысленно встряхнулся и подмигнул мальчишке:
– Ну, и где же ты пропадал весь день?
Рамон с готовностью поднял голову:
– Сначала на уроках, а потом на конюшне, – при этих словах он почему-то покосился на Рокэ, плутовато улыбнулся, но тут же вытянул губы дудочкой, чтобы скрыть эту улыбку. – Я Гриса, это мой конь, стараюсь сам кормить и чистить…
– Он бы поселился на конюшне, если бы я позволил, – заметил Рокэ.
– Не… не поселился бы, – возразил Рамон, но так неуверенно, что все засмеялись. – А ещё у Ады жеребёнок родился вчера, – сообщил он, когда смех стих. – Ада гнедая, и он тоже, только с белым пятнышком на лбу…
– Рэй Алвасете, – с нажимом проговорил Хуан, – вам не кажется, что вы избрали не совсем подходящую тему для разговора?
– Почему это?
– Рамон! – в негромком голосе воспитателя зазвучал металл.
– А чего, о цветочках, что ли рассказывать… – строптиво пробормотал, уткнувшись в тарелку, мальчишка. – Альмиранте сам спросил…
Альмиранте, хмыкнув, сообщил, что разговоры о конях аппетит ему не портят, и поинтересовался:
– Ты в самом деле так любишь лошадей?
– Люблю, – кивнул мальчик. Потянулся облизать вымазанную в сливочном десерте ложечку, отложил и вместо этого продолжил: – Они хорошие. И умные. И они тоже меня любят… Меня ни один конь не лягнул ещё, у кого хотите спросите. В Тронко у д… у генерала Коннера Коршун был, ох и вредный! Чуть что, сразу копытом норовит! А я с ним подружился, даже ездил на нём… Соберано видел, – мальчишка требовательно глянул на отца, Рокэ кивнул, не то в самом деле подтверждая его слова, не то отвечая каким-то своим мыслям.
– На необъезженном-то жеребце? – Альмейда прищёлкнул языком. – Герой… До отцовских коней ещё не добрался?
Опять мелькнула та же самая улыбка, короткая и лукавая. Мальчик вновь покосился на Рокэ и признался:
– Я хотел как-то раз… прокатиться… На Брисе. Наверное, даже получилось бы, но соберано заметил раньше.
Рамон от души расхохотался:
– Ох и всыпал же тебе отец за это!
И без того чёрные глаза вдруг потемнели ещё больше. Тёзка разом перестал улыбаться и звонко от обиды выпалил:
– Вот уж враки! Отец меня ни разу и пальчиком не тронул!

***
Повисшая за столом тишина была, кажется, почти осязаемой. Поняв, что только что брякнул, Раймон был бы рад провалиться сквозь землю, но полы в замке были крепкими. Мальчик уставился на свои руки и стал считать про себя до сорока.
– Немедленно извинись, – ровным голосом потребовал соберано.
Извиниться? Он ляпнул, не подумав, ему никто не разрешал, всё верно, но извиняться?! Прямо здесь, при Хуане и дядюшке Рамоне, при замершем за стулом соберано Ческо? Раймон затравленно глянул на герцога, тот удивлённо поднял брови, потом нахмурился и кивком головы указал на альмиранте:
– Извинитесь перед рэем Альмейдой, юноша!
Бакра Всемогущий и все козлы его!
Раймон вскочил на ноги и вытянул руки по швам. Набрал в грудь воздуха и снова выдохнул. Свалившийся с плеч булыжник был, наверное, размером с четверть Полвары, но язык всё равно привычно одеревенел и решительно не желал просить прощения. Он всё равно был прав… Хотя так орать на адмирала, наверное не следовало…
Тишина за столом стала нехорошей. Раймон куснул губу, случайно встретился взглядом с отцом, и в голове вдруг сама собой сложилась нужная фраза:
– Рэй Альмейда, прошу простить меня… за мой тон. Я был чересчур несдержан, – вот так, вежливо, спокойно и чётко. Он извиняется только за тон, а не за слова!
Соберано хмыкнул:
– Такие извинения со временем могут стоить вам дуэли, юноша, имейте это в виду. Но если рэй Альмейда удовлетворён… – герцог перевёл взгляд на альмиранте, тот в ответ коротко наклонил голову, показывая, что всё в порядке. – В таком случае марш отсюда. Хуан, проводите рэя Алвасете в его комнату, пусть поразмыслит над своим поведением.
– Постой, – поднял четырёхпалую ладонь дядюшка. – Если на то пошло, мне тоже нужно извиниться. Рамон, я не хотел обидеть ни тебя, ни твоего отца.
Герцог закатил глаза. Раймон секунду подумал и кивнул:
– Хорошо, рэй Альмейда.
– Следует говорить: ваши извинения приняты, сударь, – негромко подсказал Хуан.
Раймон повторил.
– Убирайся, – почти ласково попросил соберано. – Если, конечно, хочешь и дальше остаться правым в вашем споре…

@темы: ОЭ, фанфик, Раймон

---

Раймон. В главах я уже запутался напрочь, поэтому просто - Продолжение))

***

– Эй, что происходит у тебя в голове?
– А?
Отвлечённый от своих мыслей на самом интересном месте Раймон нахмурился и повернулся к другу. Амадо растянул в улыбке губы в трещинках:
– Ты о чём-то всё время думаешь, но ничего не говоришь. А нам интересно. Я, например, страсть какой любопытный.
– И я! – тут же сунулся под локоть маленький Лопе.
– И мы, – поправил его Гойо.
– Вот, – Амадо довольно кивнул, – видишь, мы с братцами скоро помрём от любопытства. И всё из-за тебя. Разве так будущему соберано надлежит заботиться о своих подданных?
В голове у Раймона вспоминался вчерашний вечер, странные песни, отцовские руки на гитарных струнах и сон, который приснился уже потом – длинный, запутанный, где мальчик не то спасался от чего-то, не то наоборот, спешил кому-то на помощь, пробирался узкими запутанными ходами, искал нужные двери, разговаривал с чужими людьми и снова бежал…
Жаль только, что на утро совсем забылось – успел он сделать, что было нужно, или нет? Наверное, да, но в памяти остался только самый конец сна – как они идут по узкой каменистой тропке вдвоём с отцом. Над головой звёзды, их много, и они ужасно яркие, как в горах, а внизу шумит море. Отец несёт Раймона на руках, как маленького, завернув в свой мундир, и мальчику отчаянно хорошо, но и немного стыдно.
– Папа, ты поставь меня, я сам могу…
– Помолчите-ка, юноша, – герцог фыркает, но совсем не сердито. – Сами вы уже, что могли, сделали, теперь моя очередь, – и добавляет мягче: – Ты уже совсем спишь, Рамэ, а тут камни.
Больше спорить Раймон не решается и только осторожно обнимает отца за шею…
…Наяву они никогда в жизни так не разговаривали. Странный сон, но хороший. И такой чёткий! Раймон до сих пор помнит, как шуршали под ногами соберано камни, а где-то далеко внизу грохали, разбиваясь о скалы, волны. Щека соберано, до которой он дотрагивался рукой, была слегка колючей, а от мундира знакомо пахло нагретым сукном и ещё чем-то трудноопределимым, но приятным. Всё это было таким настоящим, что Раймон, проснувшись, долго не мог понять, что приснилось, а что случилось по правде. И как он оказался в своей комнате, если заснул в библиотеке? Не соберано же принёс, в самом-то деле!
…Но рассказывать это всё Амадо Раймон не собирался, а потому в ответ аккуратно ухватил его за бока и уложил в прошлогоднюю траву, а сам сел сверху. Амадо дурашливо заверещал от щекотки, ему радостно вторили скачущие рядом близнецы.
– Говоришь, я плохо забочусь о подданных? – Раймон ухватил друга за уши и легонько потянул в разные стороны.
– Ай! Спасите! Тиран! Я ничего не слышу! – Амадо в притворном ужасе заколотил носками растоптанных башмаков по земле.
– Ну, вы, уймётесь уже? – не участвовавший в общей свалке Пабло недовольно хмурил брови, пряча кулаки в карманах обтрёпанных штанов. – Солнце уже вона где, а если так и дальше будете, то мы и до ночи не управимся.
– Управимся, – решил Раймон, но с Амадо всё-таки слез. – Эти скалы тыщу лет простояли, никуда за полчаса не денутся.
– Скалы не денутся, а мне до отливу вернуться надо, – всё так же хмуро возразил Пабло. – Дядьке кто помогать сети разбирать будет? У нас небось слуг-то нету.
– Надо будет – все вместе и поможем, – пожал плечами Раймон, стараясь, чтобы голос звучал ровно и твёрдо. Замечание про слуг царапнуло гораздо сильнее беззлобного упрёка Амадо.
– Благодарствуем, – хмыкнул Пабло, – нет такого правила, чтобы рэи в чешуе рыбьей копались…
– Балда, – хлопнул его по затылку уже поднявшийся на ноги Амадо. – Нет такого правила, чтобы к друзьям из-за ерунды цепляться.
– А я не цепляюсь, – независимо шевельнул плечом Пабло.
– Да у тебя язык что спинка у морского окуня, не хочешь, а зацепишься. Куда идти-то, помнишь?
Они собирались на поиски пещеры в скалах, которую всё тот же Пабло как-то приметил с лодки. Темнеющая в камне дыра – не то правда пещера, не то грот, не то просто большая щель – выглядела заманчиво, да ещё и расположена была как-то хитро, сразу и не увидишь. Пабло утверждал, что разглядел проход только потому, что на камень как-то по-особенному падали солнечные лучи. Близнецы загорелись – а вдруг это потайной ход из замка, тот самый, про который слухи ходят? Раймон, кое-что о замке уже знавший, подумал и возразил – вряд ли, уж очень место неудобное, да и на кой его предкам ход, который выводит на голые скалы? В море оттуда не спустишься, лошадей не приведёшь, выбраться одной дорогой можно – той, что всё равно мимо замка проходит. Лопе и Гойо надулись было, но рассудительный Амадо сказал, что узнать, есть ход там или что другое, можно только одним способом – пойти самим да посмотреть. Окажется это пещера или просто грот – тоже неплохо, будет у них своё местечко, о котором никто не знает, а значит, и не проберётся.
Легко сказать «пойти и проверить», однако экспедиция требовала времени и хорошей погоды, а и с тем, и с другим долго не ладилось. Но сегодня всё сошлось будто одно к одному – ветер с моря разогнал тучи, на умытом небе засияло совсем весеннее солнышко, а Раймон, из-за которого поход откладывался чаще всего, неожиданно получил в своё распоряжение целый день. Мэтр Арридос взял выходной, соберано с Альмейдой куда-то уехали с самого утра, даже Хуан не стал сильно мучить воспитанника, и Раймон отправился гулять, получив на то совершенно законное позволение.
– Осторожно идите. Тут тропинка есть, только камни осыпаться могут, – предупредил шагавший первым Пабло.
В голове у Раймона опять трепыхнулась картинка из сна. Интересно, где это они были? На здешние скалы не похоже, может, Хексберг? Ха, как ему может сниться Хексберг, если он там ни разу не был! Хотя той бесконечной винтовой лестницы внутри башни, которая всегда снится, когда он болеет, Раймон наяву тоже никогда не видел…
…Короткий вскрик, шум падающих камней, новый вопль – отчаянный и долгий, до звона в ушах. Задумавшегося Раймона что-то крепко ударило в грудь, так что он отлетел к скале. От удара сбилось дыхание, Раймон закашлялся, затряс головой, пытаясь понять, что происходит.
Его растопыренной пятернёй прижимает к камню Амадо, чуть в стороне Пабло держит в охапке бьющегося и надсадно орущего Гойо, Лопе… Где Лопе?!
– Где Лопе?! – Раймон дёрнулся, попытался оттолкнуть Амадо. Тот, побледневший до синевы, едва шевельнул губами. «Упал», – не столько услышал, сколько угадал мальчик.
Упал. Раймон четыреста раз слышал, как это бывает – срывается нога, скользит по склону камень, казавшийся таким надёжным, и человек летит в пропасть. Он всегда знал, куда лучше не наступать, то ли привык в детстве, то ли просто включалось какое-то непонятное чутьё, вот и сейчас шёл, думая о своём, машинально перепрыгивая подозрительные трещины и обходя опасные камни-шатуны, и даже не догадался, что остальные могут этого не уметь. Малыш Лопе, наверное, сунулся слишком близко к краю, а когда под ногой поехало, не успел ни за что ухватиться…
Расталкивая плечом внезапно ставший густым и вязким воздух, Раймон шагнул к обрыву. Амадо бросился за ним, попытался ухватить за куртку. Мальчик ударил его по руке. Брякнулся на колени у самого края. От мысли, что сейчас он увидит распластанное на камнях тело Лопе, затошнило.
За что?!
Всё же было так хорошо…
Нет, не надо, я не хочу! Не хочу!!!
Пусть окажется, что ничего не было!
Пусть он будет живой!!!
Раймон ничего не увидел, и не сразу понял, что сидит, зажмурившись. Надо было открыть глаза, но кто-то внутри, маленький и трусливый, заходился криком не хуже Гойо, не давая этого сделать.
– Рамэ… Рамэ, помоги…
Этот полупридушенный писк ударил поддых не хуже давешних воплей. Глаза растопырились сами, в следующий момент Раймон пузом растянулся на камнях, пытаясь дотянуться до Лопе, который не то стоял, не то висел несколькими бье ниже. Каким чудом ему удалось, уже падая, ухватиться за одиноко торчащий корень? «У всех мальчишек свой покровитель есть, иначе добрая половина из них и до пятнадцати бы не доживала», – часто говорил старый Ортега, и он был прав – не иначе, как этот мальчишечий заступник помог Лопе не только удержаться, но и нащупать ногами узкий выступ, похожий на заоконный карниз.
– Лопе, держись!
Держаться-то он держится, только надолго ли его хватит?
И ведь недалеко совсем, а не дотянешься!
– Амадо!
Тот наконец понял, шлёпнулся рядом, свесился вниз чуть не по пояс. Всё равно не достать, не ухватить за шиворот!
– Лопе, попробуй дотянуться! Второй рукой!
Хныкнул, неуверенно поднял свободную руку. Нет, так не пойдёт, так он точно сорвётся!
– Стой спокойно! Просто стой и держись, ничего не делай! Я… Мы сейчас!
Раймон вскочил, бросился к всё ещё державшему второго близнеца Пабло.
– Гойо, не ори, Лопе живой! Пабло, у тебя была верёвка?
Паблито – он умница, сколько бы ни вредничал. Выпустил Гойо, сдёрнул со спины мешок, кинул Раймону моток верёвки. Подскочивший следом Амадо протянул руки:
– Надо узлов навязать!
– Не надо! Так вытащим!
– А если руки соскользнут?
– Не соскользнут, мы быстро! Или пусть обвяжется!
– Рамэ, ты что молчишь?
А он не молчал. Он смотрел на верёвку и думал, что руки у Лопе уже устали. Особенно правая, которой он цепляется за корень. Устали и затекли, и потные от страха наверняка. И никакие узлы тут не помогут. А чтобы обвязаться верёвкой, надо отпустить корень и отлепиться от стены, а как это сделаешь, когда страшно, и за спиной обрыв, и под ногами всего-то узёхонькая каменная полоска…
– Рамэ!..
– Тихо! – скомандовал он и сам удивился тому, как звучит его голос. – Гойо, да не вой ты! Лучше поговори с братом, чтобы не боялся! Только близко к краю не суйся. Пабло, держи второго акробата, чтобы следом не спланировал!
Раймон расстегнул и сбросил куртку. Разулся, стянул чулки. Пошевелил пальцами ног, привыкая к прохладным и колючим камням.
– Спятил? – тихо спросил Амадо.
– Он не влезет сам, – мотнул головой Раймон. – Ты что, хочешь его там оставить?
– А если позвать кого-нибудь… – Амадо замолчал, понимая, какую глупость ляпнул. – Тогда я сам пойду!
– Нет. – Раймон знал, что он это скажет, и не сомневался с ответом. – Ты выше и тяжелее. Тебя потом не вытащим мы. Пабло умеет на море, а тут он тоже не сможет. Пойду я.
Амадо закусил губу и стиснул кулаки, но посторонился. Раймон подошёл к краю обрыва. Спускаться здесь было бы самоубийством, зато чуть позади склон был, кажется, не таким отвесным, а карниз, на котором стоял Лопе, пошире. Если спуститься там и пройти… правда, в одном месте каменный уступ прерывается, но его можно перешагнуть, если постараться…
– Обвяжись, – протянул ему конец верёвки Пабло.
– Зачем? – Раймон пожал плечами. – Я пойду вон оттуда, её не хватит. – А если и хватит, не хватало ещё, сорвавшись, утянуть за собой кого-то из них…
…Ветер дул с моря, прижимая его к камню, и это было подарком – вопреки семейному девизу, против ветра Раймон бы сейчас не выстоял. Камень был шершавым и холодным, он цеплялся за рубашку, но за него было удобно держаться.
Главное – не смотреть вниз. И на Лопе лучше тоже не смотреть, чтобы не видеть, как до него ещё далеко. Зашуршал, сорвавшись вниз, крохотный осколок. Ничего, это мелочь, ты просто зацепил его на ходу… Нечего бояться… все бакраны – дети Бакры, значит, он тоже… наполовину… наполовину горный козёл, наполовину ворон, а им никакие обрывы не страшны… Бакра всемогущий, если ты правда существуешь, помоги… И вы, четверо Ушедших… Он же не просит спасти Лопе, он сам это сделает, ему надо совсем чуть-чуть – пройти эти несколько бье и не сорваться…
Сверху, сцепив зубы, смотрят друзья. Случись что – они не помогут. Если бы он уступил Амадо, сейчас бы тоже лежал животом на краю обрыва и смотрел, как тот пробирается по уступам к Лопе. А потом? А если бы Амадо не дошёл, как бы он смотрел в глаза его отцу? «Дор Мануэль, понимаете, так вышло… он же старше, он пошёл сам…» А если не дойдёт Раймон?.. Чушь, он не сорвётся! И не мог он не пойти… Отец бы понял, он же сам говорил – ты за них отвечаешь… А ведь Амадо оттолкнул Раймона от края, когда всё случилось… лучше бы Лопе держал, защитничек…
Кажется, он почти дошёл. Надо же, как быстро… Лопе смотрит на него большими, как блюдца, глазами, на щеках грязные разводы от слёз, на носу длинная царапина.
– Ну и местечко же ты выбрал, – Раймон широко улыбается и говорит нарочито громко и небрежно. – Вид, конечно, отличный, но дует слишком сильно. Ну, что ты хнычешь? Не нравится? Спокойно, юноша, вас никто не заставляет оставаться здесь на всю жизнь!
Лопе перестал всхлипывать и растерянно захлопал мокрыми ресницами. Кажется, сработало… Лишь бы перестал бояться и продержался ещё немного.
– Давайте!
Сверху падает и пляшет перед глазами конец верёвки. Ухватить одной рукой, рывком приблизиться к Лопе вплотную, обмотать, переждать порыв ветра, затянуть узел. Спасибо Хуану и альмиранте, он знает, как это делать.
– Тащите!
– А ты?
– Вы не поднимите двоих! Тащите! Лопе, держись вот тут, где узлы, и не бойся, я завязал крепко!
Тащат. Рывками, неловко – Лопе крепко бьётся коленями и животом о камень, вскрикивает, сверху падают несколько капель крови. Выше, выше… Есть! Ухватили за шиворот, выдернули, поставили на ноги, оттащили от края. Отряхивают в шесть рук, хлопают по плечам, треплют по голове. Амадо, спохватившись, отвязывает верёвку и бросается обратно.
– Рамэ, давай!
…На верёвке вверх – это ерунда. Он тяжелее Лопе, зато не висит, как куль с мукой. Всего несколько секунд, и под ногами уже тропа, упоительно прочная и широкая. Зарёванные близнецы улыбаются, Амадо вытирает со лба пот, Пабло деловито сматывает верёвку.
Раймон, не торопясь, натянул чулки и куртку, обулся. Было очень хорошо сидеть вот так и никуда не идти, но он всё-таки заставил себя подняться и глянуть вниз. Подумаешь, обрыв… ну, высокий, конечно, но совсем не страшный. И море внизу такое ласковое, тихое… Вон, даже шхуна какая-то замерла, почти не двигаясь, паруса едва не висят.
Раймон зачем-то помахал судёнышку рукой и обернулся:
– Ну что, двигаем дальше? Только, – он, чуть сощурившись, глянул на Амадо, – я пойду первым. И не хватай меня так больше.

***

Мальчишка помахал рукой, словно почуяв, что за ним наблюдают, и Альмейда, не выдержав, коротко выругался и опустил зрительную трубу. Покосился на стоящего рядом Росио. Тот по-прежнему не отрывался от окуляра и лицо его было, кажется, спокойным, только костяшки пальцев, сжимающих трубу, побелели. Ещё бы…
– Вот с-стервец! – с чувством выговорил адмирал. – Росио, ты его до сих пор ни разу не выпорол?
– Нет. – Алва наконец соизволил оторваться от созерцания скал и сунул трубу пробегавшему мимо юнге. – Готов согласиться, что это моё упущение… Впрочем, сейчас он всё сделал правильно.
Альмейда крякнул и покачал головой. Всё сделал правильно… Судя по тому, что они видели – и в самом деле правильно, только вот смог бы он так же спокойно смотреть, как Маурисио болтается над обрывом, каждую секунду рискуя свернуть себе шею? Сжимать трубу и знать, что ты больше ничего не можешь. Только смотреть. Каррьяра!
– Успокойся, Рамон, – Рокэ усмехнулся уголком рта. – Твой тёзка цел и невредим… Послушай, я могу ошибаться, но если взять круче к ветру, мы должны пойти быстрее.
– Я тут не командую, – огрызнулся в ответ Альмейда. – Полагаю, капитан сообразит это и без нас… О, и верно.
Рокэ рассмеялся и отбросил со лба волосы – быстро, но адмирал успел заметить на ладони соберано глубоко отпечатавшиеся и ещё не сгладившиеся следы ногтей.

@темы: ОЭ, фанфики, Раймон

---

Внезапно наткнулась на фильм "Волшебная история Пиноккио" 2008 года, с Бобом Хоскинсом и Робби Кэем. На него почему-то мало отзывов, а хороших — ещё меньше, а мне внезапно понравился. И нарочитой сказочностью-кукольностью, и тем, что мешаются два плана — реальный, где сказочник Коллоди пишет историю, и сказочный, где эта самая история оживает. И актёры подобраны, по-моему, очень удачно, особенно главные герои.

И второе "внезапно" — маленький Пиноккио-Кэй очень напоминает мне Раймона Не столько внешностью (ага, тёмно-русый, сероглазый и ушастенький), сколько мимикой, движениями, улыбкой... Тем, как морщит нос, когда недоволен. Там есть момент, когда только что превратившийся в мальчика Пинокиио носится по узким улочкам родного городка, бросается снежками, прыгает через прохожих, врезается в них — ну точно Рамэ в Алвасете.
Такие вот ассоциации

@темы: кино, ОЭ, Раймон, ассоциации

---

Раймон. Часть 2, глава 6. Продолжение. Ещё дальше:)))

***
Вечер плавно перешёл в ночь, вино не заканчивалось, они выпили много, но голова оставалось ясной, а гитара была послушна. Наследник свернулся клубком в своём кресле, Альмейда что-то задумчиво бурчал себе под нос в своём.
– Ты что-то сказал, Рамон?
– Я говорю, всё-таки малыш удивительно похож на тебя, – повторил альмиранте. – Особенно на тебя в детстве. Я же помню. Даже хулиганит так же… Помнишь, как ты в пять лет попробовал касеру?
– Помню, – кивнул Рокэ. – Я даже помню двух обалдуев, которые мне её подсунули.
Альмиранте демонстративно тяжело вздохнул, так что по комнате прошёлся ветерок:
– Ах, эти невинные детские забавы... Заметь, малыш пошёл дальше тебя.
– И это правильно…
Алва слегка поморщился – Альмейда не был пьян, чтобы напоить эту громадину, надо было в два раза больше «Крови», но с чего он завёл этот разговор при мальчишке, да ещё так, словно его тут нет?
– Не заводись, – хмыкнул тихонько словно мысли его прочитавший Рамон. – Тёзка всё равно уже шестнадцатый сон видит.
…Мальчишка в самом деле спал, пристроив голову на локте и слегка приоткрыв губы. Лицо его во сне оставалось сосредоточенным, тонкие брови хмурились, словно Раймон обдумывал что-то важное. Большая кружка с молоком, которую ещё недавно принёс ему Луис, стояла недопитой на подлокотнике.
Рокэ отставил гитару, шагнул к мальчику. Альмейда еле слышно усмехнулся рядом:
– Умаялся, бедняга… Ты и твои менторы его совсем заездили. Позвонить?..
Вместо ответа Алва осторожно поднял сына на руки. Тот сонно бормотнул что-то и привалился головой к плечу маршала. Мягкие волосы защекотали нос, Рокэ прикусил губу и задержал на несколько секунд дыхание, чтобы не чихнуть.
Это было очередной его прихотью – отнести спящего сына в спальню самому, вместо того чтобы вызвать звонком Хуана, Луиса или Хандро и велеть им уложить мальчишку как полагается. Это было прихотью и, пожалуй, глупостью, но отчего-то было удивительно хорошо идти вот так, держа на руках доверчиво уткнувшегося носом ему в грудь лёгонького наследника. Мальчишка так и не проснулся. Левая рука его свесилась и покачивалась в такт шагам герцога. Смотреть через него, куда идти, было не очень удобно, и Алва порадовался, что этими коридорами может ходить даже с завязанными глазами.
Шедший следом Альмейда обогнал их, распахнул нужную дверь. Рокэ, кивком поблагодарив, прошёл в комнату, опустил мальчишку на кровать, стащил с него штаны и чулки. Вспомнилось вдруг, как полгода назад вот так же отводил Раймона спать – ещё совсем незнакомого, насторожённого, вздрагивающего от недавних слёз… От чего он тогда расплакался, ты ведь так и не узнал… Твари закатные, неужели прошло всего полгода?
Мальчик снова что-то пробормотал и улыбнулся. Рокэ от неожиданности вздрогнул и прислушался. Показалось?..
– Рамэ, ты спишь?..
Тот не ответил, только повернулся на бок и завозился, пристраивая под подушкой ладони. Разумеется, показалось…
– Ну что? – подмигнул дожидавшийся его за дверями Альмейда. – Отцовские обязанности выполнены?
Рокэ хотел было отмолчаться, но не удержался и по-мальчишечьи показал язык:
– Завидуешь? Правильно, завидуй… Маурисио уже, наверное, так не поднимешь?
– Поднимешь его… – проворчал Рамон, пряча довольную улыбку. – Вымахал детинушка ростом с грот-мачту… и ума… что у той грот-мачты…
Рокэ засмеялся. Наследника Альмейды он знал мало, но вряд ли за последние несколько лет парень так уж резко поглупел, да и довольная физиономия альмиранте говорит совсем о другом.
– Чем же юноша заслужил от тебя такую характеристику?
Альмейда фыркнул, помотал головой, чудом не задев висящий на стене подсвечник.
– Захожу я к нему в комнату… А это сокровище мастерит что-то, да увлёкся так, даже не слышал, как я стучал. Язык набок высунул, лохмы с лица сдувает, любо-дорого посмотреть… Вот, думаю, сын мой старательный какой! Душа глядеть радуется. Поближе подошёл – а эта дубина змея воздушного клеит! Нет, ты подумай, шестнадцать лет парню, а он – змея! Из лоцманской карты побережья!
– Рамэ, ради всех кошек мира, а на что ещё эти карты годятся?
– Вот! – Альмейда остановился и упёрся указательным пальцем ему в грудь. – Вот и Мауро так сказал. Я думаю: вот паршивец, ну, подожди же! Сгрёб за шкирку, позвал Хосе с Эрнандо. Вышли в море, я его к рулю поставил, – ну, говорю, давай. Проведёшь нас сейчас, о камни не грохнешь, на мель не посадишь – поверю, что тебе карта здешняя не нужна…
– Ну и? – Рокэ вопросительно приподнял бровь, с точностью скопировав интонации самого альмиранте.
– Ну и… – Рамон слегка смущённо пожал широченными плечами. – Ещё две карты ему потом отдал. Как по ниточке прошёл, паршивец. И ветер нужный поймать умудрился.
– Герой, – Рокэ посторонился, пропуская адмирала обратно в распахнутую дверь библиотеки. – Весь в отца.
– Как и твой, – Рамон одним глотком осушил очередной бокал и взъерошил свою и без того живописную шевелюру. – Кстати, всё хотел тебя спросить… почему ты зовёшь его Раймоном?
– Вероятно, потому что это его имя? – Рокэ решительно отобрал у друга юности бутылку и занялся вином сам.
– Ну, ты же понял, что я имею в виду. И разговариваешь с ним на талиг…
– Мы оба так привыкли. К тому же я не хочу, чтобы он забыл свою прошлую жизнь и начал всё с чистого листа, как того требуют законы драм великого Дидериха. Теперь ты спросишь, почему он не зовёт меня папенькой?
– И ты опять скажешь про Дидериха… Хотя нет, малыш его ещё не читал. Но это легко, – Альмейда улыбнулся. – Ты просто не любишь это слово. У вас в семье всегда говорили просто «отец», если мне не изменяет память… Росио, извини. Я что-то чересчур разболтался. На чужой корабль со своим уставом… Больше не буду. Налей-ка лучше ещё….

@темы: ОЭ, фанфики, Раймон

---

Раймон. Часть 2, глава 6. Продолжение.

***
– Дор Рамон, прошу вас…
Раймон вздрогнул от неожиданности и попытался отодвинуться чуть дальше. С тех пор, как в замке поселился приехавший в гости альмиранте, всё время так – никогда не знаешь, к кому обращаются Луис или Франко. Только соберано по-прежнему зовёт сына Раймоном, так что никто не путается, а сам адмирал обращается к мальчику просто – «тёзка».
С тех пор, как… Бакра всемогущий, а сколько прошло-то?! Неужели всего… Раймон зашевелил губами и для верности пересчитал на пальцах – неужели всего три дня?! Кажется, целая жизнь прошла.
Альмиранте с первой же минуты повёл себя так, словно Раймон был тут всегда. Разговаривая, обращался к нему наравне с отцом, рассказывал всякие истории, обстоятельно и подробно отвечал, если его о чём-то спросить, и, кажется, совсем не думал о том, что Раймон не похож на рэя и маркиза. К вечеру первого дня Раймон уже ходил за ним хвостом, на второй день, задумавшись, назвал «дядюшкой Рамоном». Поняв, что брякнул, смутился до слёз, но адмирал рассмеялся и сказал, что они и в самом деле в родстве – довольно дальнем, но для обращения «дядюшка» сойдёт. Слышавший это отец усмехнулся и обронил короткое: «Ротгеру понравится», после чего они оба расхохотались – над чем, Раймон опять не понял, но было совершенно ясно, что ругать его никто не собирается.
…Сейчас Раймону особенно не хочется, чтобы принесший корзину с вином Луис его заметил. Мальчик сидит на полу, втиснувшись спиной в закуток между камином и пустующим креслом, и старается ничем не выдавать своего присутствия. Обнял колени, положил на них подбородок и смотрит поверх подлокотника на отца и Альмейду. Адмирала видно лучше – он сидит почти напротив Раймона, пристроив на коленях гитару, и пытается подобрать какой-то мотив. Хмурится с досадой, морщит лоб – видно, что-то не ладится. Соберано откинулся в своём кресле, Раймону только чуть-чуть виден его профиль, прядь волос и рука с бокалом вина, который отец по привычке разглядывает на свет.
Почему они устроились именно здесь, в библиотеке, а не в кабинете у соберано или в одной из многочисленных гостиных, Раймон не знает и не слишком об этом задумывается – только радуется, потому что ему хорошо сидеть с ними, смотреть, как отблески огня в камине пляшут по лаковому дереву гитары, по камням в кольцах соберано, вспыхивают горячими искрами в глазах альмиранте. Хорошо слушать, как звенят бокалы, как льётся в кувшин вино, как отец с Альмейдой разговаривают о чём-то, негромко, почти лениво и не всегда понятно – снова о каком-то Ротгере и его девочках, о гусях, которые ведут себя удивительно прилично, о кораблях… О кораблях они говорят почти как о живых, особенно альмиранте – у них есть свои имена, свои характеры, и Раймон, уже привыкший каждый день видеть в бухте паруса и мачты, вдруг понимает, что ни кошки о них не знал, и остро, до боли хочет оказаться в Хексберг…
– К кошкам! – адмирал прекратил терзать гитару и хлопнул покалеченной ладонью по подлокотнику. – С моей клешнёй все равно не получится. Росио, возьми ты!
Раймон ждал, что отец откажется, может, даже съязвит что-нибудь, но тот вдруг кивнул и охотно потянулся за инструментом. Устроил гитару на коленях, провёл ладонью по струнам, пальцы легко пробежались по грифу, подкрутили колки.
Соберано запел – сперва негромко, почти проговаривая слова и лишь задавая на гитаре ритм, потом его голос зазвучал отчётливее, и мелодия, та самая, что пытался наиграть Альмейда, обрела очертания, рванулась из-под отцовских пальцев, забилась, как живая, в гитарных струнах. Песня не была весёлой, но она звала за собой, и перед Раймоном разворачивали свои белые паруса корабли, хмурилось свинцовыми тучами грозное тяжёлое небо, замирали шеренги людей в матросских куртках. В любой момент готовые броситься по вантам, они глядели на горизонт, туда, где вот-вот должны были показаться корабли противника. Моряки знали, что бой не будет лёгким, но они были вместе, за их спинами был дом, а над их головами реяли знамёна, раз подняв которые, уже нельзя повернуть назад... Знали это и двое в передней шеренге, стоявшие плечом к плечу. Старший был хмур и собран, младший спокоен, на губах его бродила тень улыбки. Они украдкой встретились глазами, взгляд старшего потеплел, младший улыбнулся отчётливее. Пока мы вместе, им не победить, ты же знаешь, Рамэ…
– …Рамэ, ты слышишь?
Мальчик вздрогнул, чувствуя себя только что разбуженным. Это что, ему?.. Бакра всемогущий, ну и привидится же… Песня кончилась, и, похоже, давно, а он и не заметил. Зато его заметили…
– Что ты там, на полу? Небось всё себе отсидел уже, – нахмурил широкие брови Альмейда.
Раймон вскочил, зацепив локтем кресло, пытаясь подобрать слова, которые убедили бы обоих, что он ничего себе не отсидел, и ничуточки не устал, и спать не хочет, и не будет им мешать, только пусть не прогоняют.
– Оставь его, пусть сидит, где хочет, – вмешался вдруг соберано и, обернувшись к мальчику, успокаивающе кивнул: – Никто тебя не гонит. Только подай вина, будь так добр…
Метнувшись к стоящему в отдалении столику, Раймон попытался было поднять всю здоровенную корзину с бутылками. Те жалобно брякнули. Сообразил – ухватил пару штук, принёс. Отец снова возился с гитарой, и Раймон, подумав, сам попробовал открыть бутылки. Получилось довольно ловко. Мальчик перелил вино в кувшин и осторожно присел на самый краешек подлокотника кресла Альмейды.
Соберано снова играл и пел, альмиранте иногда подпевал – совсем негромко, чуть глуховатым голосом. Раймон слушал, время от времени подливал им вино и ворошил в камине дрова.
Нигде он больше не слышал таких песен – ни на Полваре, где родился, ни в Тронко, где прожил чуть ли не полжизни. Везде пели будто бы про одно и то же – про любовь, войну и смерть, а получалось по-разному. От кэналлийских песен холодели руки и замирало что-то в груди, и отчаянно не хотелось, чтобы мелодия заканчивалась – казалось, пока звенят струны, можно успеть что-то важное, догнать кого-то, остановить, удержать…
– Чтоб струна звенела вечно!.. – одними губами повторил Раймон и вдруг встретился взглядом с соберано. Тот смотрел на него как-то странно, очень внимательно и чуть-чуть вопросительно.
Смутившись, мальчик мотнул головой и машинально, чтобы чем-то занять руки, отпил из бокала, который уже несколько минут крутил в пальцах. Глоток вышел хорошим, терпкое, очень крепкое, показавшееся страшно кислым вино обожгло язык и горло, дыхание перехватило. Раймон закашлялся – отчаянно, до слёз. Сквозь кашель с трудом расслышал знакомое «Каррьяра!», в следующий момент к губам ткнулся стакан с водой.
– Пей!.. Да осторожней же ты… Вот так… всё? Дышать можешь?
– Да… кха… ой…
Отец фыркнул, осторожно высвободил из его пальцев злополучный бокал – надо же, не разбился, даже вино не разлилось – допил то, что там осталось, наполнил заново. Раймон виновато моргал, стараясь стряхнуть повисшие на ресницах капли.
Альмейда сочувственно глянул из своего кресла:
– Живой?
– От «Чёрной крови» ещё никто не умирал, – ответил за мальчика соберано. – Хотя начинать столь энергично, пожалуй, не стоило.
– Я нечаянно… кха… – признался Раймон. – Я забыл, что там… что это ваш бокал... – и, чтобы прогнать опять сковавшую его неловкость, заговорил торопливо и весело: – Это же не то что касера! Я, когда маленький был, однажды увидел, как дядюшка Клаус из своей фляги пьёт, а потом жмурится от удовольствия и головой вот так мотает. И думаю: наверное, там вкусное что-то очень, только мало, вот он и пьёт один, не хочет со мной делиться. Потом он на конюшню ушёл, что ли, или ещё куда-то, я крышечку отвинтил, понюхал… думаю, я же немножко отопью, только попробовать, он и не заметит…
– Ну и?.. Отпил? – поторопил его Альмейда, слушавший, кажется, затаив дыхание.
– Отпил, – кивнул Раймон. – Оказалось, дядюшка не делился совсем не из-за того, что ему жалко…
____________________________________
На случай, если сюда ещё зайдёт кто-нибудь из читателей - автор историю не забыл, не забросил, просто реальность такова, что в последние полтора месяца времени не хватало катастрофически. Автор просит прощения за своё долгое отсутствие и обещает в ближайшем будущем потихоньку постить продолжение. И ещё более если тут бывает кто-то с форума - то туда я тоже доберусь в ближайшее время))

@темы: ОЭ, фанфики, Раймон